Лютер не решался заговорить. Маккенна, продолжая улыбаться, вмазал ему по скуле:

— Они не самые добросердечные создания на свете, уж поверь мне. Они покажут матери личико младенца и сразу заберут — разумеется, если он негритенок — и отправят в окружной сиротский приют. Конечно, этого не случится, если рядом отец, но ты же не рядом? Ты здесь.

Лютер произнес:

— Скажите, что мне нужно сделать…

— Я тебе уже говорил, Лютер. Сколько можно повторять? — Он сжал щеку Лютера и притянул его к себе. — Ты достаешь этот список и приносишь его к «Костелло» сегодня вечером, в шесть. И никаких отговорок. Ясно?

Лютер закрыл глаза и кивнул. Маккенна разжал пальцы и отступил назад.

— Сейчас-то ты меня ненавидишь. Я это вижу. Но сегодня мы намерены расплатиться по счетам в нашем городишке. Сегодня красные — да, все без исключения красные, даже цветные, — получат предписание о выселении из нашего чудесного города. — Он развел руками. — А завтра ты мне еще скажешь спасибо, потому что у нас тут снова будет приятно и радостно жить.

Он опять похлопал себя газетой по ляжке, строго глянул на Лютера и зашагал обратно к своему «гудзону».

— Вы делаете ошибку, — проговорил Лютер.

Маккенна обернулся:

— Что-что?

— Вы делаете ошибку.

Маккенна не торопясь подошел к нему и ударил кулаком под дых. Воздух мигом вышел из его легких, казалось насовсем. Лютер упал на колени, открыл рот и какое-то время не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он был уверен, что вот сейчас так и помрет тут, на коленях, с посиневшим, точно от гриппа, лицом.

Когда Лютер наконец задышал, у него было ощущение, что в трахею ему вонзили гарпун. Поначалу воздух входил и выходил со скрипом, но постепенно звук опять стал нормальным, разве что чересчур высоким.

Маккенна терпеливо стоял над ним.

— Что ты там говорил? — спросил он негромко.

— Люди из НАСПЦН — не красные, — ответил Лютер. — И они не собираются устраивать взрывы.

Маккенна хлопнул его по виску:

— Кажется, я тебя не расслышал.

Лютер видел два своих отражения в зрачках Маккенны.