Мистер Джонс почувствовал, что его добродушный настрой вдруг улетучился. Он выпрямился; его голова гудела, а во рту был кислый привкус.

– Девочка, твои слова меня очень огорчают.

Ее глаза были темными и круглыми, словно камешки на дороге.

– Разве твоя мать не научила тебя не забывать о том, кто ты и где ты?

Мэри все так же смотрела на него. Иногда она казалась почти слабоумной.

– Должно быть, это выпивка ударила тебе в голову. Или вино для тебя слишком крепкое. Ты говоришь о своем будущем так, будто это игра с переодеванием.

– Это не игра.

Он решил, что следует быть помягче.

– Моя дорогая девочка, сейчас ты служанка. И скорее всего, ею ты и останешься, в том или ином виде, замужем или незамужем… до конца своих дней.

– Значит, вы никогда не читали писем Памелы Эндрюс? – пронзительно спросила она. – Она была простой служанкой, но в конце заполучила лорда.

Мистер Джонс рассмеялся.

– Мэри, Мэри… но это всего лишь выдумка.

Она отвернулась, как будто не хотела этому верить. Что это, неужели девчонка плачет? Мистер Джонс взял ее за рукав. Под тонкой тканью чувствовалась ее теплая кожа.

– Моя дорогая… это словно большая река, – ласково сказал он.

Она обернулась. Ее глаза были совершенно сухими.

– Что – словно большая река?

– Общество. – Мистер Джонс попытался собраться с мыслями. Он слышал это в какой-то проповеди, скорее всего у Джо Кадваладира. Надо бы, конечно, быть потрезвее, чтобы внятно растолковать ей эту теорию, подумал он. – Некоторые плавают на поверхности воды. Их греет солнце, они свободно расстилаются во все стороны, как водоросли. Другие – как я и моя семья – находятся где-то посередине. – Он заговорил живее. – Мы начинаем в темноте…

– На Бэк-Лейн, хотите вы сказать?

Он нахмурился.

– К примеру, да. Но волей Божественного Провидения мы продвигаемся сквозь толщу воды наверх, ближе к солнцу. Если только на пути у нас не возникнет какое-либо препятствие.