Мэри забралась в постель; Эби накрылась одеялом. До нее донеслось слабое позвякивание: словно звенья цепи, или ожерелье, или… монета и другая монета? Затем шорох сумки, заталкиваемой обратно под кровать, – и Мэри снова улеглась на место.

Эби вдруг поняла, что все это означает, и ее пронзила острая грусть.

Она знала нескольких девушек-рабынь, которых хозяева в трудные времена заставляли зарабатывать деньги подобным образом, но никогда еще Эби не встречала женщину, которая торговала бы собственным телом по доброй воле. Женщину, имевшую работу, кусок хлеба и крышу над головой. Значит, даже Мэри Сондерс, дерзкая, беззаботная Мэри Сондерс, лондонская девчонка с честолюбивыми замыслами, не была свободна. Это разбивало Эби сердце.

Она все же решилась спросить напрямую:

– Мэри. Ты делаешь это за деньги?

Тишина, наступившая вслед за этим, была ужасна. Эби уже начала горько сожалеть, что не сдержала язык за зубами, но Мэри вдруг негромко вздохнула:

– Я не знаю, зачем еще это можно делать.

На это Эби ответить не смогла. Она не была с мужчиной так давно, что уже забыла, каково это. Последним был доктор, который привез ее в Англию. Просыпаясь с утра, он был уже твердым и первым делом принимался за нее. Эби отдавалась ему, а море за окнами их каюты рвало и метало, словно взбесившееся зеленое чудовище. Однажды он вгляделся в ее женские органы и заметил, что они «в высшей степени интересны». По его словам, у английских женщин была совсем другая форма. Он даже зарисовал ее, чтобы поместить в книгу, над которой работал. Ноги Эби дрожали от холода, но доктор велел ей лежать смирно и «потерпеть ради науки». Через несколько дней труда он с гордостью показал ей рисунок, и она вскрикнула от ужаса. Ни лица, ни тела, только раскрытый плод, истекающий соком.

– Ты ведь никому не скажешь? – спросила Мэри.

Эби презрительно фыркнула.

– Когда я приехала жить на Инч-Лейн, – добавила она, немного подумав, – я лежала здесь и не спала, и ждала – хозяин пришлет за мной.

– Что? Мистер Джонс? – Мэри хихикнула.

Эби пожала плечами.

– Хозяева так делают со служанками. Потом я думала, может, мистер Джонс потерял не одну ногу, а больше.

Мэри расхохоталась.

– Теперь я думаю, в этой стране все по-другому.

Они немного помолчали.

– Тебе этого не хватает? – спросила Мэри.

Это был нелегкий вопрос.

– Может быть, только самый конец, – наконец ответила Эби. Она вспомнила жар и влагу внутри, в те разы, когда ее сводили с огромным рабом с плантации, чтобы получить потомство, – хотя из этого ничего и не вышло. – Все спокойно. Никакого шума, никакой суеты. – Никаких просьб и требований, никакого страха, что сделаешь что-то не так, не надо угадывать чьи-то желания и просить прощения.