– У него наверняка какое-то воспаление, хотя я и не могу точно определить, какой именно орган затронут.

Он велел тебе неделю отдохнуть в теплом стойле, но облегчения это не принесло.

– Можно было бы попробовать укрепляющее средство, – сказал он при следующем визите, – хотя, на мой взгляд, лучше было бы дать этому бедолаге возможность спокойно умереть, избавив его от наступающей немощи.

– Спасибо за совет, – сказал я. – Но – нет.

– Ну, мне-то что… – Однако он еще немного помедлил, остановившись в дверях с долларовой монеткой в руках и печально на тебя глядя. – А что, если я тебе пятнадцать долларов дам?

– За что?

– За этого твоего друга.

– Но ведь ты сам только что сказал, что с ним все кончено!

– Так и есть. Но я подумал, что здесь у меня вряд ли когда-нибудь еще появится возможность заглянуть во внутренности верблюда. Да и у тебя самого такой вид, словно пятнадцать долларов были бы тебе очень даже кстати.

– Спасибо, нет.

– Уверен? Целых пятнадцать долларов и прямо сейчас. Это намного лучше, чем не получить ни гроша и просто смотреть, как он умирает. Все равно ведь через пару дней тебе придется меня позвать, чтобы я за просто так его останки забрал.

– Я ведь уже сказал: я никого не продаю.

– Ну как хочешь. – Ветеринар надел шляпу. – Только никого из знахарей к нему не допускай. В любом случае пусть еще немного побудет здесь и отдохнет, да и сам от него далеко не отходи. А я вскоре снова к вам загляну.

Я стал думать. Ведь если этот ветеринар готов отдать пятнадцать долларов за умирающего верблюда, ему ничего не стоит за десятку нанять каких-нибудь нищих уродов, которые до смерти изобьют погонщика, а самого верблюда попросту выкрадут. Чего-чего, а подобных мерзавцев в тех местах хватало.

В общем, оттуда мы тоже сбежали.

И долго-долго тащились по дороге, ведущей в гору. Вокруг высились вечнозеленые секвойи с такими мощными стволами, что даже при сильном ветре внизу была тишь да благодать. Ты шел очень медленно и часто останавливался. Сгорбившись под попоной, ты поднимал морду и улыбался, глядя, как падают на землю снежинки, которые тут же сдувает ветер. А каждое утро ты терпеливо ждал, пока я очищу твои колени от налипших иголок, чтобы можно было снова двинуться в путь.

Я все надеялся, что нам удастся где-нибудь спрятаться, но повсюду вокруг были лагеря лесозаготовителей. Исхудавшие изможденные лесорубы, зимовавшие в жалких палатках, грелись у костров, с изумлением поглядывая на нас, когда мы проходили мимо. У каких-то хмырей с бегающими глазами, торговавших скобяными и прочими товарами, я купил спальный мешок и пару одеял, а потом, отойдя подальше от ручья, устроил нам стоянку в лесу. Ночью, лежа рядом с тобой, я слушал слабый и какой-то неровный стук твоего большого сердца; казалось, оно бьется прямо под твоим горбом, где-то глубоко, между шеей и плечом. Время от времени я чувствовал, как сухими губами ты касаешься моих волос. Дыхание твое к этому времени стало совсем поверхностным. А перед тем, как лечь, ты всегда так опускался на колени, словно собирался молиться. Казалось, что ты, подогнув под себя колени и копыта, молишься за нас обоих, качаясь взад-вперед. И я впервые за много лет поддался желанию Донована и выпил немного из его фляжки, надеясь узнать, что нас ждет дальше – но увидел я только Джолли и какой-то маленький домик, где на каминной полке красовались маленькие туфельки и цветы. А тебя в этом видении не было. Тогда я как следует тебя уложил, укрыл, а твою воспаленную морду обернул тряпкой, смоченной водой из той же фляжки, и так мы проспали несколько дней.