А однажды июльским полднем, когда солнечный жар буквально испепелил землю, в Колорадо обрушился кусок берега, и в воду полетели два фургона и палатка со спавшим в ней золотоискателем. Ты, Берк, пасся неподалеку и тоже угодил в этот оползень, хоть и старался изо всех сил удержаться на твердой земле. Увидев это, я мгновенно бросился в воду и первым делом стащил с ног тяжеленные сапоги, тянувшие меня на дно – ты к этому времени еще и на ноги встать не успел, – а потом сразу нашарил твою узду и подтянул тебя поближе. И в глазах у тебя был упрек – в последнее время я часто замечал, что ты смотришь на меня, словно упрекая за то, что я не позволил тебе руководить нашей жизнью, а если б позволил, то все в ней пошло бы совсем иначе.

В общем, на берег мы с тобой выбраться сумели, подбадриваемые возгласами немногочисленных зевак; а дальний край обрыва был буквально утыкан темными фигурками индейцев – мужчин, женщин и детей, – все они смеялись и кричали, явно испытывая облегчение.

После этого случая нам с тобой, должно быть, еще тысячу раз приходилось нырять в самые разные реки и речки. Дважды в день, заметив, что толпа собравшихся у переправы людей стала особенно многочисленной, мы прыгали в холодную синюю воду, слыша позади возгласы облегчения, а потом собирали монетки в медную кружку нашего «верблюжьего полка». У одного бродячего торговца я купил хорошенькую кисточку для твоей уздечки. А себе на голову повязал тюрбан и украсил его блестящим куском стекла.

Однажды сентябрьским днем мы с тобой отдыхали на берегу озера Биглера, и там нас разыскал какой-то бледный молодой человек с худым лицом и чистыми руками.

– Значит, ты все-таки настоящий турок? – спросил он меня.

Я сказал, что да, турок.

Оказалось, что это писатель, который специально приехал на Запад, чтобы собирать и записывать тамошние истории, а потом как-то их издать. Он расспрашивал меня обо всем, что я узнал и увидел за долгие годы странствий, и я честно признался, что по-прежнему знаю очень мало, на что он заявил, это, мол, весьма глубокая мысль, ибо почти все, с кем он до сих пор встречался, пытались внушить ему практически одно и то же: эта страна невероятно быстро меняется. Мне тоже так казалось, однако меня куда сильней удивляло, сколь многое в ней остается неизменным. Все те же бесконечные мили невероятно скудной сухой земли, которую, казалось, невозможно ни обработать, ни приручить. Неизменной остается и та огромная потребность, которую не выразить словами и которая всегда присутствует у тех, кто здесь обитает, как у живых, так и у мертвых.