– И что, Кеннел останется в Корке? И ничего не поделать? – спрашивает она наконец.

– Я не знаю, Молли. Я ничего не знаю.

Я сворачиваю блинчик и запускаю в рот. Сейчас мне хорошо от того, что она рядом, а еще от того, что я могу поесть, а потом по-человечески сходить в туалет. Молли щедро поливает блинчик шоколадом, запихивает в рот и недовольно пережевывает. Она выглядит так же, как семь лет назад, – потерянная птичка.

– Нравится?

– Это блины, – куксится она, – я и в Корке ела блины.

Она злится не на меня – на обстоятельства. Ее детский праведный гнев поистине очарователен.

– Когда ты была маленькой, мы ходили в кафе. Ты покупала мороженое. Помнишь?

– Да. Я хочу чаще ходить с тобой в кафе.

– Значит, будем. И в кино, и в парки, и на концерты. Во внешнем мире много интересного.

Она молчит. Понятия не имею, что творится за этими голубыми глазами. Она такая маленькая, но такая взрослая. И она пережила слишком много. Слишком много, чтобы я могла рассказать ей обо всем, что произошло в Корке.

– Думаешь, у меня получится?

– Что?

– Прижиться.

– Это и твой мир, ты просто не помнишь. Здесь многое зависит от денег и связей. Но, если будешь хорошо учиться и получишь образование, сможешь что-то изменить.

– Или можно выйти замуж за человека с деньгами и связями.

– Тоже вариант, но ненадежный.

– Я не хочу быть женой. Раньше думала, что хочу, но… Я должна выходить замуж?

– Не в ближайшие десять лет. А там, как захочешь.

– Значит, я буду веретинаром.

Она отпивает из трубочки, запихивает блинчик в рот и добавляет, не успев пережевать: