— Ну, что стоишь? Иди в дом. — Пропали на сегодня, а может, навсегда, страшные кони Иоанна — нет, остались навсегда, и в их грозном явлении все события этой пятницы получили для него какой-то мистический подтекст.

Они встретились в темном коридорчике, прошли в низкую прохладную комнату, сели в ветхие кресла у стола, закурили, Никита сказал, мельком взглянув на Митю:

— «Сигнал» свой привез показать.

Положил на вишневую бархатную скатерть тоненькую книжечку (на обложке деревце с ядовито-синими листьями — анчар, что ли?) и уставился в окно; меж тем как Митя разглядывал приятеля пристально, сам на себя дивясь:

— Что с тобой?

— А что?

— Какой-то ты деревянный.

— Голова болит, — соврал Никита, и в бойких желтых глазах его мелькнул, кажется, страх.

Митя полистал книжечку. «Закат Европы». Ну-ну. «Как я смотрел в пустые небеса, одна звезда, одна вечерняя и русская тоска…» Помню. «Сколько раз мне пришлось умирать от любви…» Не раз.

— И все же что с тобой?

— Тут вот какое дело… — начал было Никита и вдруг с силой ударил ладонью по столу. — К черту! Почему именно я должен?

— Это касается Поль?

— Ты знаешь?

— Догадываюсь. Но не знаю, с кем.

— С Жекой.

— С кем?

— С нашим Жекой. С Вэлосом.

— О Господи! — Митя расхохотался. «Однако свободен!» — дрожало, ликовало, звенело внутри; он попытался сосредоточиться на этом могущественном ощущении — не удалось, — свобода требовала немедленной реализации уже не в созерцании, а в действии. И он мгновенно подчинился этому требованию.

— Спутались они давно, — отрубил Символист, сделав ставку на здоровый реализм и правду-матку ради спасения друга; Митя жадно слушал: чем хуже, тем лучше! — Года два уж, наверное. Причем она сдалась сразу, с первого захода.

— Откуда тебе известно?