— Вы в это верите?

— Испытания атеизмом кончаются, разве вы не чувствуете? Приходят языческие: комфортная свобода без Христа, правда, комфорта на всех не хватит.

— А отец Владимир служит?

— Он вскоре умер там, в лагере. Много лет спустя мне удалось разыскать его могилу, точнее, братскую: я запомнил номер захоронения и потом закопал в мерзлую глину маленький самодельный крест.

— И вы всю жизнь возитесь с убийцами…

Он ответил мне таким глубоким проникновенным взглядом, что я осекся, а отец заметил угрюмо:

— Ну что ж, как говорится, помогай вам ваш Бог.

— Наш, Павел Дмитриевич.

— Наш, — повторила мама.

— Анна, пойдем? — Отец поднялся с лавки, засовывая «беломор» и спички в карманы габардинового плаща. — Пора кормить собак.

— Вы их нашли?! — воскликнул Кирилл Мефодьевич. — Всех трех? Где?

— В Никольском лесу.

Попрощавшись, они пошли по аллейке, медленно, мама обернулась — и знакомое ощущение прошло по сердцу: вероятно, вижу их в последний раз. Что за чертовщина!

— Я виделся с Вэлосом, — сказал Кирилл Мефодьевич.

— На Ленинском проспекте? — Сразу все силы мои собрались в единую силу.

— Да. Какое-то время мы препирались с Маргаритой Валентиновной на пороге, покуда из кабинета не раздался голос: «Впусти его, Марго!»

Как отчетливо, с металлическим лязгом, в воображении моем опустились драпри, запылал искусственный огнь, покойные кресла приняли доктора и защитника и сверкнул пурпуром «Наполеон» — по высшему разряду, несомненно, впрочем, Кирилл Мефодьевич не пьет. Обрывок диалога (как запомнилось): «Вы от него? От нее?» — «От обоих. С ее уходом вы проиграли, Евгений Романович. При каком условии вы можете окончательно отстраниться от них?» — «Не могу. Он должен сам вспомнить — добровольно и свободно. И освободить меня. Я ведь экономист, знаете. Не пропаду. Пойду поднимать народное хозяйство, дело нужное, патриотическо-капиталистическое». (Тут, конечно, усмешечка пробежала по безобразному забавному личику.) — «Почему бы вам, Евгений Романович, не рассказать мне ту детскую историю? Я могу послужить посредником между вами». — «Нет, Кирилл Мефодьевич, мы с вами из разных ведомств. Нюхайте розы, созерцайте небо, соединяйтесь с духом света. А мне оставьте земные страдания, которые я лечу небезуспешно». — «Амнезией нельзя вылечить. Разве что перенести заразу с одного больного на другого. Или загнать боль внутрь, где она разъедает самое естество человека». — «Вы правильно поняли методику. И поймите: в трагедии этой человек закаляется, иногда выявляя свой гений». — «Главное в трагедии — катарсис, преодоление дьявола по пути в Дамаск». — «Вы серьезно верите, что человечество идет по этому пути?» — «Через муки: преисподний визг и смрад частенько заглушают Голос. Ваши методы, Евгений Романович — беспамятство и смерть, — увеличивают сумму зла во всех сферах, поскольку человек живет и умирает непросветленный, нераскаявшийся». — «А вы доложите об этом Митюше — именно мрачный пафос его фантазий и поддерживает во мне нужный уровень энергии».