— Вообще не понимаю, зачем мы здесь сидим, — отец встал, за ним мама. — Ведь тебя выписали?

— Я жду Поль. — Он пропустил родителей вперед; в коридоре у дежурного столика — Любаша в белой шапочке в круге лампы, детали запомнились навсегда — его догнал защитник. Хлопнула входная дверь, отец с матерью вышли.

— Дмитрий Павлович!

— Вы его видели?

— Не поддавайтесь на провокацию, — слова из суровой эпохи коммунизма, голос приглушен, но тверд. — Давайте дождемся ее.

— Да, конечно, я далеко не отойду, я увижу…

— Дождемся здесь.

— Я должен вспомнить.

— Уже нетрудно восстановить. Поговорите с отцом!

— Да Кирилл Мефодьевич! — прошептал Митя. — Разве я прощу себе такую трусость и предательство?

— Предательство? — старик вгляделся в лицо, полное счастья и муки. — Помогай вам Бог!

Митя вышел на крыльцо; задыхаясь от волнения, подлетели Милочка и Патрик, прижались к коленям; Арап, хрипя, рвался с поводка, который держал Павел Дмитриевич; вырвался, подскочил, положил лапы на грудь хозяина… улыбается, честное слово! Любимые мои. Любовь вернулась. Мама плакала.

Собак увести не удалось, Митя так и остался стоять, окруженный меньшими братьями; мама останавливалась, оглядывалась, отец говорил ей что-то, поддерживал под руку. Все. Раздался хоровой рык, из-за угла флигеля вышел Вэлос в своем плаще из черной кожи. Рык было усилился, но пошел на спад: узнали. Он подошел и спросил:

— Ты меня ждал?

— Ждал. Почему ты так долго не приходил?

— Вот, пришел. Отпусти меня, Митя.

— Ты меня отпусти! — Рассмеялись разом и быстро пошли по аллейке — собаки кружили у ног, предполагая вольную прогулку, — туда, где кончался парк и просматривались две дороги: проселочная вдоль озер и шоссе на станцию (по одной из них должна была прийти золотоволосая женщина в пунцовом сарафане и сандалиях — в этой одежде она уехала утром двадцать девятого августа в Москву, а больше он ее не видел). На обочине шоссе дожидался красный автомобиль. Вспаханные перед зимой поля, поля, поля поражали простором, взметнулся северный ветер разгоняя остатки тумана, иссяк дождь, проглянул одинокий луч и скрылся. Низкое небо — но так ясно и чисто просматриваются дали. Холод и воля.

По какой-то ассоциации вспомнился вечный студент в развевающемся по ветру плаще.

— О чем мы говорим, Жека? Ты свободен, я тебя не держу.

Вэлос снял очки и улыбнулся странной улыбкой; Мите показалось вдруг, будто он уловил на лице его отражение собственных мыслей и чувств. Наверное, об этом говорил защитник: «Это была ваша улыбка, Дмитрий Павлович». Наверное, это чуть не свело с ума мою жену.