— Нет, не одному. Игнациус тоже знает. Но где он? Где они?

— Хороший вопрос. Почему тебя не спасают? Чинского вот вытащили.

— А вот и подумай, куда его вытащили.

— Или когда. И ты уже там.

— А ты не совсем бестолковый.

— Что делают ловушки, которые вы расставили вдоль линии метрополитена? Эхоматы будут петь песни, а они, как клин, приподнимут ту крышку, раздвинут прутья?

— Грубо. Так уже было.

— Подберут бороздки ключа?

— Да-да!

— Нет-нет. Я знаю про шторм и потоп. Хаос породил космос, но породят ли миллионы перекрученных и перемешанных знаков рельеф ключа? И как в этом шторме вычленить голоса эхоматов?

— Они спрячутся в коконах, коконы будут обрастать знаками, знаки будут наматываться на них, и коконы те шёлковыми нитями потянутся сюда и сплетут ими ключ. Директорат хотел сам, без города, глупец. Коллективный глупец.

— А рёнтгеновские лучи-то тогда зачем были нужны? От них хоть кто-то умер к этой ночи? Элиты так и будут продолжать желать ненужное вам.

— Но также они пожелают вы-ыздороветь. Уже желают.

— Как-то… наи-ивно. И потом, мне известно, что умбрэнергия плохо сочетается с X-лучами.

— А, это так, закуска в буфете. Ты всё испытуешь себя сложностью! Городу недостаёт простоты этого желания. От бедняков его достаточно, но кто их слышит?

— То есть и для сущности, что кормится желаниями, не существует никакого равенства? И это-то ты хочешь освободить, а, Бэзи?

— Их желания часты, бывают переливчаты, но всё же блекнут, сменяются иными.

— Пф. Homo bulla est[59].

— Не-ет, не пузырь. Не важна форма. Разве только наблюдателю извне, не нам. Человек — грязный поток. Множество потоков. В общей мути уже не рассмотреть. Слишком всё бурлит и наплывает, не знает русла.

— Если только не подчинить одному. Чему-то безусловно инстинктивному, мобилизирующему ресурсы.