— Право, дорогие, момент для этого не совсем подходящий, — отнекивался Мариан.

А ты, парень, подумалось Крчме, вполне мог бы ответить словами Сократа на пиру: «Для того, что я умею делать, — момент неподходящий, а то, для чего подходит момент, — я не умею». Однако скромность, тем более сократовская, не принадлежит к качествам, которые мне удалось привить тебе за двадцать три года нашего знакомства… О господи, теперь мне самому не хватает скромности: да разве удалось мне привить тебе хоть что-нибудь?!

— Ну что, кум, — Крчма прервал свои раздумья, повернувшись к соседу слева и нацеливая на него свои буйно-курчавые брови. — За эти пять лет лоб-то у вас вырос чуть не до макушки!

— Да и ваши волосы уже не такие огненные, как бывало, пан профессор, — дружеским тоном парировал Понделе. (Ага! — мелькнуло в голове Крчмы, вот и наша вводная словесная перепалка, она ведь тоже стала неотъемлемой частью ритуала встреч в «Астории».) — Правда, седые волоски как-то теряются среди рыжих. А все-таки лучше бы вам быть альбиносом. Альбиносы, коли по волосам судить, до смерти остаются молодыми, да кабы только на волосы ихние смотреть — могли бы еще и в девяносто лет за девчонками бегать! — При этом глаза пана Понделе обратились в сторону Миши. Крчма заметил этот взгляд.

— Никого нельзя сделать лучше, если в нем самом не осталось хоть немножко хорошего, — сказал он. — Как жаль, что вас уже не сделаешь!

— Отзвонили по любви, зазвонили к проповеди, как говорят в моей деревне.

— А вы изрядно обнаглели с тех пор, как вышли на пенсию, пан Понделе. И пользуетесь тем, что я уже не могу вас привлечь к ответу за неуважительное отношение к преподавателю…

— Привлекать кого-то к ответу вам и не полагалось, насколько я помню. Зато помню, что все директора, какие только сменялись в нашей гимназии, частенько с огромным удовольствием привлекали к ответу вас. Почему, по-вашему, вас так и не сделали директором? Была бы справедливость — сидеть бы вам в директорском кресле еще с конца войны!

— И слава богу, что не было ее, справедливости-то: да я бы там от скуки искусал самого себя. Нет, мне необходимо иметь перед собой эту шайку озорников и видеть их насквозь и — при благоприятном сочетании созвездий — маленько расшевеливать их души…

— Озорники озорниками и останутся, только жизнь научит их со временем называть озорство по-другому: например, ловкостью, — рассудил пан Понделе.

— Нет, пан Понделе, я бы сказал наоборот: озорство гимназистов — всего лишь ступенька на пути к серьезным делам, да и не всегда их выходки случайны, не всегда они самоцель; даже по ним можно кое-что прочитать о будущем их авторов. И это прекраснейшее чтение, какое я только знаю. Потому что нет ничего важнее и увлекательнее, чем добираться до мотивов человеческих поступков.