— Да, таково мое желание. — Нахмуренный лоб почти сводит на нет улыбку. — Но не более. Это не приказ, ради всего святого. Мы больше не состоим в отношениях учителя и ученика.
«Нет. А в каких мы отношениях? — думает Шарлотта. — Я не понимаю».
— Вы допоздна засиживаетесь за уроками, мадемуазель Бронте, — говорит мадам Хегер, входя в столовую неслышно, как кошка. Шарлотта надвигает пресс-папье на лист бумаги, хотя мадам Хегер очень слаба в английском.
— Не за уроками, мадам. Над письмом.
— Вашему чудесному отцу? В таком случае передавайте ему наилучшие пожелания, мои и месье Хегера. Нам тревожно слышать о проблеме со зрением, которая у него возникла.
— Нет, я пишу брату.
— Ах, тому, который работает гувернером. Надеюсь, он преуспевает на этой должности, мадемуазель Бронте?
Шарлотта никогда раньше не замечала, что у мадам Хегер есть привычка стоять к человеку немного ближе, чем надо: тихое дыхание и мягкая припухлость груди; такое впечатление, что она вот-вот тебя обнимет.
— Из того, что сообщает мне моя сестра Энн, его высоко ценят наниматели и он очень счастлив. Лично от него я этого не слышала — он не балует меня частыми письмами.
— Меня не удивляет успех вашего брата, если позволите сказать. Я собственными глазами видела достижения двух его сестер и не могу сомневаться, что он разделяет семейный интеллект. Когда вы откроете свою школу в Англии — что, конечно же, должно произойти совсем скоро, — он, возможно, присоединится к вам в этом начинании. Принято ли в английских школах для девочек, чтобы некоторые уроки давал преподаватель-мужчина?
— Подобные случаи известны, но не распространены.
— Мне всегда казалось, что это улучшает атмосферу в школе. Делает ее более реалистичной. В конце концов, учениц готовят к жизни в мире, а мир состоит как из женщин, так и из мужчин. Конечно, вероятна опасность, когда ученицы постарше, но они редко, по моему мнению, бывают такими уж серьезными. Гораздо чаще проблема заключается в том, что кто-то неверно понимает, фантазирует и выдумывает у себя в голове вещи, которых просто не существует. Что ж! Я должна позволить вам закончить письмо. Не сидите слишком долго, дорогая мадемуазель Бронте, помните о здоровье.
Итак, она по-прежнему уверена в том, что написала Брэнуэллу: «Мадам Хегер меня не любит. И я не понимаю…»
— Оказывается, ваш брат учился живописи, мисс Бронте. Эдмунд показывал мне набросок, который он для него сделал.