Тот факт, что жизнь человеческая устроена плохо, может быть, имеет глубокий внутренний смысл, говорил себе Стэнфорд. Легче с ней расставаться будет, когда пора придёт! Так что плохого в том, если он, избранник высших сил, приблизит эту пору, давая взамен возможность прожить другую, счастливую жизнь? Позволяя реализоваться всему самому лучшему и светлому в человеке, наделяя его неискажённой судьбой?

Эта жизнь, эта судьба будут лишь иллюзорными? Да ничего подобного! Его панацея погрузит человека в реальность, которая станет ярче, действенней, актуальнее тупой обыденной действительности, которую люди лишь по недоразумению принимают за подлинный мир. На самом деле этот мир – ловушка Сатаны, а созданный им, Ричардом, препарат открывает путь к освобождению, ломает ловушку, дарует человеку истинную судьбу!

Когда человек испытает высочайшее блаженство, когда его душа – благодаря его, Ричарда, вмешательству, уж он-то знает теперь, как это сделать! – очищена от грязи, а ум от дурных помыслов, стоит ли такому счастливцу и дальше влачить земное существование, вновь нырять в мутное месиво обыденности? Не лучше ли ему вознестись к Создателю, чтобы не погрязнуть в грехах и не запачкаться сызнова? Не лучше ли из рая земного, который создал для него своим искусством Ричард, сразу перенестись в рай небесный?

…Лишь сейчас, в продуваемом ледяным ноябрьским ветром Стэнфорд-холле, Ричард ответил на этот вопрос твёрдым и категорическим «да!». Он принял окончательное решение.

«Да! – сказал себе Дик. – Именно это угодно Всевышнему!»

А он, Ричард Стэнфорд, его, Всевышнего, помощник и полномочный представитель на земле.

Грозное свойство панацеи никак не является недостатком или недоработкой, напротив – это величайшее достоинство препарата, в котором проявилась подсказка высших сил! Этическая задача решена: он, Ричард Стэнфорд, имеет право наделять людей счастьем. Всех, без разбора. Всех, до кого сможет дотянуться. Это его миссия, его работа и одновременно его проклятие. Да, проклятие! Потому что, если бы не миссия, не обязанность нести другим людям счастье и освобождение из сатанинской западни так называемой «действительности», он немедленно принял бы панацею сам!

Стэнфорд ничуть не лгал себе: он, действительно, более всего хотел уйти в добрый и счастливый мир, где – Ричард был уверен в этом! – его ожидала радостная встреча с отцом и матерью, людьми, которых он так любил. Где трагедия их страшной смерти оказалась бы пустой и нелепой выдумкой, дурацким мороком… Где на коленях у него вновь замурлыкала бы рыжая Искорка… Останавливало Стэнфорда лишь чувство долга.