Надписав на конверте «Мистеру Соломону Овертону. Лично. В собственные руки», Стэнфорд отправил своё послание срочной внутригородской почтой на адрес главной конторы Овертона в Сити.

Ждать результата пришлось недолго. На следующий день лондонские газеты с прискорбием сообщили о скоропостижной смерти крупнейшего финансиста, одного из столпов Сити, баронета Соломона Спенсера Овертона. Смерть выглядела естественной, и причины её никаких подозрений не вызвали. Банкир – профессия не сказать чтобы здоровая, да и сердце у людей к середине шестого десятка изнашивается. Словом, – все там будем!

«Кроникл» – закулисно эта газета финансировалась покойным, что ни для кого не было тайной, – дала чуть более подробную корреспонденцию. Из неё можно было узнать, что тёплый ещё труп мистера Овертона был обнаружен секретарём в собственном кабинете банкира, за рабочим столом. Более всего секретарь Овертона был потрясён тем, что на лице его мёртвого босса застыла улыбка прямо-таки неземного блаженства…

Несколько позже выяснится, что некоторые подозрения у некоторых же лиц всё-таки возникли…

В начале сентября Ричард получил письмо из Гулля, от мистера Генри Лайонелла. Старый адвокат писал, что его здоровье окончательно расстроилось и что он просит Стэнфорда срочно посетить его. Тон письма был спокойным, даже чуть ироничным, и всё же Дик сразу почувствовал, будто прочитал между строк, – дело плохо. Его вызывают, чтобы попрощаться. Ни дня не медля, Стэнфорд отправился в Гулль. Что заставило Ричарда взять с собой в эту поездку немного препарата, тех самых тетраэдрических кристалликов тёмно-фиолетового цвета? Дурное предчувствие? Смутное ощущение, что так нужно? Некое не оформившееся до конца намерение? Кто знает…

Внешний вид мистера Генри Лайонелла потряс Ричарда. Как же изглодала старого законника безжалостная болезнь! В кресле перед Диком полулежал седой старик с обтянутым пергаментной кожей черепом и резко выступающими скулами. Последний раз Ричард виделся со своим опекуном около четырёх лет тому назад, перед самым переездом в столицу. С той поры Генри Лайонелл потерял не менее половины своего веса, так что каждая косточка выступала наружу. Когда-то мощные руки адвоката превратились в подобие птичьих ножек, а голова, казалось, едва удерживается на тонкой шее. Ничего не осталось от тучного и крепкого мужчины, чем-то напоминавшего древнего викинга. Теперь несчастный Лайонелл походил скорее на персонаж страшной сказки, ожившего мертвеца… На мумию, которая странным образом умудрялась двигаться, произносить слова, даже изображать бледное подобие улыбки. Цвет кожи ввалившихся морщинистых щёк сделался землистым, нос заострился, в подглазьях залегли глубокие синие тени. Словом, грустное и тяжёлое зрелище представлял сейчас собой мистер Генри Лайонелл. Но в глазах его по-прежнему читался ум, воля… и глубокая печаль.