Комендант, прикрыв рукой рот, зевнул — зевнул с таким шумом, будто поезд вышел из туннеля зевка, — взглядом обвел полки, заставленные бутылками.

— Вин, как вы видите, полным-полно… а продается только гуаро, гуаро и опять гуаро…

— А чего вы хотите, мой друг? Что им еще делать после работы, да если люди работают, как скоты, день-деньской? Только выпить…

— Ай, комендант, но вы не представляете себе, как они пьют! Лишь тот, кто видит их здесь каждый день, знает, сколько они пьют. Пьют от отчаяния. От полного отчаяния. Ни искры радости, ни удовольствия…

— Чтобы убить самого себя…

— Именно, и в конце концов, как ни жаль, становятся пьянчугами.

— Тоба!.. Тоба!..

— Опять притащился этот несчастный учитель! Две недели пьет напропалую и все время твердит: Тоба!.. Тоба!.. Виктореана, должно быть, увела его собутыльника; заливал он тут с одним… у нее живет… некий Раскон! Что закажете, комендант, что вам нравится?

— Ничего, Пьедрасанта. Выпью, пожалуй, пивка, похолоднее. Плачу наличными.

— Оставьте счет! Неужто я буду брать за пиво у представителя власти!

— Нет, сеньор, я здесь не как представитель власти — не путайте божий дар с яичницей, — а как частное лицо.

Комендант полиции встал у стойки, ближе к двери — здесь, на этих оцинкованных полутора метрах, Пьедрасанта предлагал клиентам любое спиртное или пиво.

— Мне нравится с пеной, — сказал комендант, высоко подняв бутылку и направляя струю жидкости в бокал, — и с крупной солью…

— Как угодно, пожалуйста, соль… А я выпью с вами бренди.

— Вы что-то скисли…

— Вчера вечером зашли сюда кое-кто из друзей, рассказали… они из «Тропикаль платанеры»… кажется, что… не знаю, уже сообщали вам или нет… дела на Северном побережье идут из рук вон плохо, никак не могут там договориться, ни по-хорошему, ни по-плохому, и у нас здесь, комендант, здесь тоже затевается что-то…

— Что?

— Не знаю…

— Бутылочка пуста, давайте-ка откроем другую…

— Не другую, а другие, сказал бы я. Ведь у вас, комендант, не на одну места хватит…