— Шутки шутками, а от всего этого и в самом деле голова заболит!.. — заметили присутствовавшие, как только судья вышел и шаги его стихли на улице; по общему мнению, словоблудие судьи было продиктовано самым черным умыслом, черным, как та краска, что была на языке неграмотного, который лизал листовку.

В этот-то момент и появился Пьедрасанта — и был подан сигнал тревоги.

— Если мастер не изгонит из своего тела малярию, — заявил на пороге Пьедрасанта, — то прибылей вам не гарантирую… Надо будет мастеру съездить куда-нибудь на сезон, сменить климат, в противном случае придется ему лечь на кладбище…

Цирюльник пошевелился в кресле. От высокой температуры его постоянно клонило в сон, и все окружающее виделось ему в тумане, как отражение в мутном зеркале парикмахерской. Ему даже казалось, будто амальгама выливается из его глаз. Жар и вместе с тем странный холод, промозглый, пронизывающий.

— Еще в старые добрые времена я советовал мастеру, чтобы он пустил ртути в кровь, — говорил Пьедрасанта, — это единственный способ избавиться от малярии раз и навсегда; я, например, вылечился после того, как принял две коробочки этого дьявольского средства, от которого пылаешь так, точно тебе в кровь перцу насыпали…

— Быть может, у сеньора Ихинио сифилис был?… — вмешался другой собеседник, которого Пьедрасанта одарил весьма недоброжелательным взглядом.

— Нет, его у меня не было, но врач предупреждал, что если меня еще раз прижмет малярия, надо принять… это самое…

— Врач!

— Врач из помощи на дому…

— Значит, малярия хуже, хуже, хуже…

— Как будто сифилис лучше! Не лучше, конечно, но это излечимо, и для того чтобы излечить остаточную малярию, засевшую в костях, в спинном и в головном мозгу, тебе привьют сифилис, который не оставит и следа от бедной малярии, так все своим чередом, а ты избавляешься от второго и в конце концов окончательно вылечиваешься.

Они смолкли. Беседа о болезни цирюльника заглохла, не успев расцвести. Кое-кто уже снял шляпу с вешалки, собираясь уйти. Шляпы надевали, но не уходили. Оставались, просто чтобы убить время, листали газеты и журналы, пожелтевшие от старости, или смотрели в дверь на пустынную улицу, пылавшую солнечным зноем, или следили за схваткой свирепых цикад, за хороводами мошек, за путешествиями тараканов.

— Пойдем… — произнес кто-то и развернул газету; показалось даже, что газета зевнула, — она зевает, когда ее неохотно раскрываешь, а кроме того, это уже недвусмысленно означает, что гостям пора уходить.

— Ну и старый номер. Послушайте-ка, что здесь написано: «Японская подлодка угрожает Панамскому каналу… Она замечена близ побережья Центральной Америки…»