Он помнил: Добра, 4. Когда «виллис» застрял среди рухнувших стен, выскочил из машины. Шел, полагаясь на врожденное чутье. Увидев повисшие в воздухе стропила моста Понятовского, взял влево, на сохранившийся дом.

Приблизившись, увидел: дом наполовину разрушен. Над подъездом висела на одном гвозде эмалированная табличка с цифрой «4».

Он пробежал через двор и взлетел по лестнице. На площадку выходили три двери. Центральную украшала позеленевшая медная пластинка «X. и Я. Тоувиньские». Нажал кнопку звонка. Постучал кулаком, грохнул прикладом автомата. В одну дверь, другую…

Поднялся этажом выше, спустился вниз. Ни живой души.

Вернувшись, безнадежно сказал Владе, которую так и не удалось вычеркнуть из памяти «раз и навсегда».

— Никого. Никаких признаков жизни.

— Выпиши мне увольнительную.

Три дня ее не было, и не было, вероятно, подвала, который бы она не обшарила.

На четвертый день Влада вошла, вытерла ушанкой лицо.

— Хенрика и Янек ждут тебя…

Сверчевский посмотрел на нее благодарно и восхищенно.

Правда, он все время на нее так смотрел.

В ночь на 29 января 2‑я армия, покинув район формирования, двинулась к фронту. Начался период маршей.

Переходы осуществлялись ночами, при потушенных фарах, без костров, с запечатанными рациями. Иногда днем устраивались митинги. Народ Польши всматривался в свою армию.

Это не было праздничным знакомством. Перепаханные бомбами, снарядами города. Люди, державшиеся на последней черте, — там, где отчаяние сливается с истовостью. Польша не покорилась Гитлеру, и ее нелегко рождающаяся армия — разбитые сапоги, изнуренные ночными переходами солдаты — шла довершать дело.

Сверчевский понимал: передислокации непосредственно касаются заключительного этапа войны. Но рад был услышать это от командующего 1‑м Белорусским фронтом маршала Жукова в первых числах марта, накануне переброски армии в район Чарникува.

Жуков, как обычно, начал без предисловий, не удостоив ответом приветственное «здравия желаю». Но был настроен дружелюбно.

— Вам к лицу польский мундир.

Сверчевский видел, как постарел Жуков за два с небольшим года: отяжелела челюсть, глубже ушла складка, разделяющая подбородок, поседели редкие волосы.