На станции он купил билет в один конец до Монтгомери. Деревня выглядела серой и монотонной под светом запоздалого весеннего солнца, и, когда поезд тронулся, ему даже не поверилось, что полгода назад все здесь ему казалось не хуже, чем везде.

В отделении для белых сидячего вагона он оказался один; он тут же нащупал бутылку в кармане и извлек ее оттуда. «В конце концов, мужчина сорока пяти лет имеет право воспользоваться эликсиром храбрости, когда начинает жизнь заново». Он стал думать об Элен. «Родни у нее не осталось. Значит, теперь это моя маленькая дочка».

Он похлопал по бутылке, а затем поглядел на нее так, словно увидел впервые.

«Ну что ж, старый друг, придется мне тебя на время оставить. Любому котенку, которому уделяют столько внимания и заботы, наверняка нужно много обезжиренного молока».

Он устроился поудобнее на сиденье и стал смотреть в окно. Вспоминая ту ужасную неделю, он чувствовал, как вокруг него носится ветер, пытаясь добраться до него под видом сквозняка из коридора вагона, – все ветры мира: циклоны, ураганы, торнадо, серые и черные, внезапные и ожидаемые, дующие с небес, дующие из адской бездны.

Но он больше никогда не позволит им прикоснуться к Элен – он сделает все, что в его силах.

Он ненадолго задремал, но его разбудил навязчивый сон: «Папа закрыл меня собой, а я защищала котенка».

– Ладно, Элен! – произнес он вслух. – Думаю, что, каков бы ни был ветер, старый бриг еще подержится на плаву.

Каникулы дома

Каникулы дома

[1]

Я был рядом, держась позади, чтобы пройти с ней хотя бы несколько шагов от гостиной до входной двери. О большем я и не мечтал, потому что она вдруг внезапно расцвела, а я – подросток всего на год младше ее – цвести пока даже не собрался и едва осмеливался приблизиться к ней всю ту неделю, которую мы провели дома на каникулах. Я не собирался ни говорить с ней, ни даже касаться ее все предстоявшие нам десять футов пути; но была у меня смутная надежда, что она сама что-нибудь сделает, может быть, немного пококетничает, и я буду думать, что это – лично для меня, раз уж мы оказались наедине.

Внезапно меня околдовало мерцание ее коротко стриженных, до шеи, волос и спокойная неприкрытая уверенность, которая у привлекательных американок всегда становится глубже и заметней годам к восемнадцати. Свет лампы блуждал в ее светлых прядях.

Она уже почти перенеслась в другой мир – мир Джо Джелка и Джима Кэткарта, уже поджидавших нас в автомобиле. Еще год, и она навсегда оставит меня позади.

Я ждал, ощущая присутствие тех, кто находился снаружи в снежной ночи. Я чувствовал всегдашнее возбуждение рождественской недели и волнение оттого, что Элен здесь, рядом со мной, расцветшая и наполнившая комнату своей притягательностью – избитое слово, выражающее всегда новое качество, – и тут из столовой вышла горничная, что-то тихо сказала Элен и протянула ей записку. Элен прочитала, и ее взгляд внезапно потух, будто ток в проводах далеких сельских линий передачи, а затем тлеющий огонек вновь появился где-то далеко в пространстве. Она бросила на меня странный взгляд – скорее всего, она меня не заметила – и, не говоря ни слова, пошла вслед за горничной в столовую и вышла на улицу. Я присел и с четверть часа листал какой-то журнал.