И Гонсало осуждающе качал головой.

– Одними спектаклями на публику в футбол не играют, Хуан. Не защищай их!

Хуан развёл руками, как бы говоря, что никого и не защищает, но Гонсало не интересовало его мнение.

– Чтобы побеждать на чемпионатах, мало кривляться на потеху публике, – продолжал он развивать любимую тему. – Да, у нас есть свои звёзды. Но кто их знает, кроме нас?

– А Карбахал?

– А что Карбахал? Подумаешь – Карбахал? У нас должны быть такие, как Пеле. Такие, как Диего.

– «Рука бога», – ухмыльнулся Хуан.

– Ну и что ж, что «рука»? Кто ещё сможет провести такой дриблинг? Кто? Ты сможешь, Хуан?

Хуан усмехнулся и кивнул в сторону Майкла.

– Вон Мигелито сможет. Сможешь, Мигелито?

– Что смогу? – поднял голову со стола Майкл.

– Провести дриблинг, как Марадона.

Хуан задавал вопрос с доброй усмешкой в глазах, явно ожидая свойственного Майклу острого и неожиданного ответа, но Гонсало не дал ему сказать ни слова.

– Конечно, сможет! – уверенно заявил он и вернул разговор в прежнее русло. – Когда наши в семидесятом играли ту игру, я был ещё пацан – и я плакал. Вальдивиа забил гол в почти пустые ворота, а я плакал, Хуан. Мне было стыдно! Разве так надо забивать голы? С помощью Кандила? И поражение было правильным, не заслужили мы побед, только прыгаем, как клоуны, чтобы все сказали – зрелищный футбол, зрелищный футбол, а что толку? Побеждать надо! Вот если бы я стал тренером национальной сборной… – тут Гонсало сел на своего любимого конька, ведь надо было показать, что с любым делом он справился бы лучше, чем другие, – …я бы первым делом вызвал к себе ребят и заявил бы им…

Лицо Гонсало приняло то выражение, с которым он собирался разговаривать с футболистами сборной. Он отпил внушительный глоток пива и, поправив мокрый от пота и пролитого пива ворот светло-голубой рубашки, начал описание своей деятельности в качестве тренера национальной сборной.

– …Я сказал бы им: «Парни! За вами – сто тысяч зрителей на трибунах и миллионы у телевизоров. Вы должны показать тот футбол, за который нашим предкам не было бы стыдно, ведь именно они изобрели эту великую игру! А вместо того, чтобы…».

Дверь на кухню распахнулась, как от удара, и на пороге возник испуганный Хесус.

– Падре Мануэль задушил донью Кармелу, а сам выбросился с колокольни и погиб! – выпалил он и, вытаращив глаза, уставился на присутствующих в ожидании эффекта от произнесённых им слов.

Прерванный на полуслове Гонсало полуобернулся и уставился на Хесуса. По его багровому от постоянных возлияний лицу медленно ползла тень осмысления.