– То есть ты указываешь мне, что делать?

– Выходит, указываю.

– Да кто ты такой, чтобы мне указывать?! – заревел Гонсало и бросился на Хуана.

Большой кухонный стол достался Гуттьересам от Тересы, и можно было точно сказать, что таких столов уже не делают. Крепкая, как железо, отполированная временем столешница, покоившаяся на шести мощных, покрытых незамысловатой резьбой и скреплённых между собой перекладиной ногах, при желании могла разместить на себе еду на двадцать человек, и сдвинуть это деревянное чудище с места было не под силу никому.

Кроме Гонсало.

Он поддел столешницу и сильным рывком приподнял стол так, будто он не весил с полтонны, а был лёгким, как спичечный коробок. Полетели на пол бутылки, опрокинулась посуда с едой, растеклась сальса, рассыпались чипсы, из лежавших горкой буритос вывалилась начинка, а Гонсало, опрокинув стол, выхватил висевший сбоку нож и двинулся на Хуана.

Так как всё произошло очень быстро, времени у Хуана не осталось вовсе, и всё, что он мог сделать в свою защиту, – это отпрыгнуть назад к стене и выставить перед собой сложенные в боксёрском приёме руки.

В предчувствии надвигающейся катастрофы громко закричала Гуаделупе, зарыдали проснувшиеся от крика испуганные дети, и даже Хосито, постояв пару мгновений с открытым ртом, бросился искать защиты у забившейся в угол Сэльмы. Недолго думая, спрятался за спиной Лусианы Хесус, и, казалось, уже ничто не сможет предотвратить трагедию, как вдруг на кухне появился Майкл.

Он был голый, причём полностью голый, то есть даже без трусов. И когда забежал в помещение, сразу поранил ступню о валявшиеся на полу осколки, но ни нагота, ни ранение, ни даже гораздо большее препятствие, возникни оно перед ним, не смогли бы остановить его в стремлении помешать Гонсало совершить самую большую глупость в жизни.

Бросившись вперёд, он запрыгнул ему на спину, а когда потерявший равновесие Гонсало стал заваливаться назад, спрыгнул, подхватил упавший на пол нож и, дождавшись, пока Гонсало грохнется оземь, уселся ему на грудь и, замахнувшись ножом, сказал:

– Я прирежу тебя, если шевельнёшься.

И Гонсало обмяк. Но не потому, что испугался. Испугать Гонсало было непросто, хотя всем показалось, что, если бы он не послушался, Майкл не ограничился бы обычной угрозой. Очень уж спокойно и взвешенно прозвучали его слова. Сэльма даже жаловалась на следующий день, что видела во сне, как Мигелито зарезал хозяина, а Лусиана и Гуаделупе жгли благодарственные свечи перед образом Пресвятой Девы.

Гонсало обмяк по другим причинам. Во-первых, его пьяный пыл разом куда-то пропал. Во-вторых, разоруживший его мальчишка, слезая с него, продемонстрировал всем свой голый зад, а ему самому – своё мальчишечье «хозяйство», нависшее в какой-то момент прямо над его лицом.