– Мой ребёнок, – шептала Джейн, задыхаясь от переполнявших её чувств и ещё чего-то совсем нового, незнакомого, но уже требовавшего повторения.

Она ушла к шести часам утра, закончив своё пребывание в комнате Майкла сакраментально прозвучавшей фразой, которую она произнесла, находясь уже на пороге:

– Ты долго гулял, и некому было тебя обуздать.

Фраза предназначалась Барту, а то, что он, по выражению Джейн, «долго гулял» при её личном участии, её волновало меньше всего, так как Джейн всегда отличалась тем, что принято называть заковыристым термином «индифферентность». То есть, проще говоря, ей всё было пофиг. И когда слушала рассказы деда про то, как их предки линчевали ниггеров, было пофиг, и когда стала активисткой движения против расизма, и когда с шестнадцати лет спала со всеми подряд, и даже когда видела, как Барт избивает школьников, и вместе с ним составляла хитроумные схемы «забивания песка в глаза», как он называл собственные отношения с обществом.

Мать много раз водила сначала маленькую, затем подросшую Джейн к докторам и внимательно следила, чтобы дочь пила назначенные препараты. «Вот сейчас Дженни выпьет эту красивую голубенькую таблеточку, правда, милая? – говорила она. – А следом – ту, которая смотрит на неё своими чудными розовыми глазками – во-о-он там. Правильно. Ты умница, дорогая!»

Препараты, возможно, помогали, а возможно, и нет. Понять было нельзя, так как Джейн относилась с безразличием, которое даже не считала нужным скрывать, к тому, чем, как и, главное, от чего её лечат. Послушная пациентка, она не пропускала ни одного сеанса психотерапии и вообще была пай-девочкой. И не только с докторами.

Она и с Бартом всегда была пай-девочкой. Даже тогда, когда он предложил ей совместную стерилизацию.

– Зачем нам дети, детка? – шептал он, дыша ей в ухо лёгким перегаром, его традиционным вечерним спутником. – У нас их и так будет полно, не будем знать, куда деваться.

Если бы не героин, который набросился на Джейн с остервенелостью голодного зверя, чёрта с два Барт догадался бы о том, что в отношениях с Майклом она наконец переступила обозначенную для себя линию запрета. Джейн многое умела скрывать, когда хотела, смогла бы и сейчас.

Тихо касалась бы под столом жаждущей прикосновения руки. Сплетала бы свои пальцы с его пальцами воедино так сильно, чтобы обоим было бы больно. Впивалась бы губами в его губы, стоя у дверей, изо всех сил стараясь не шуметь, потому что в такие моменты, как назло, каждый звук дает эффект разорвавшейся бомбы. Могла бы ждать ночью, когда Барт уснёт, или убегать в лес – якобы для тренировок по стрельбе…