– О каком шансе ты говоришь, я не понимаю? – приподняв в удивлении брови, спросил Майкл, стоя перед ней со спокойным, почти безмятежным выражением лица, которое раньше восхищало Джейн, а сейчас почему-то стало сильно раздражать.

– О наконец полученной возможности любить тебя без слежки и прочих ограничений, – стараясь взять себя в руки, пустилась в объяснения она. – Я тебя всему научу – и умению обращаться с полицией, и программированию, и сёрфингу. Добьём наш испанский. А ещё я научу тебя любить. Когда мы расстанемся – а ведь когда-то ты наверняка захочешь со мной расстаться – ты будешь лучшим любовником в мире. Я тебе обещаю это, мой ангел, моя любовь.

– Скажите, пожалуйста, – усмехнулся Майкл. – Меня научат любить. И кто? Героиновая наркоманка? Учти, это я надеюсь, что героиновая! А то ты вполне могла опуститься до амфетамина, к примеру. И гнить заживо, как…

Он прервал себя на полуслове.

В конце концов, Джейн убила Барта, спасая его от верной смерти.

– Это ты обо мне сейчас только что говорил? – решила уточнить Джейн, которая явно ничего не поняла из потока обрушившихся на неё слов.

Майклу вдруг стало жаль её. Умница и красавица, она не понимала, о чём и о ком он говорил, не улавливала сарказма, заключённого в его словах, не видела тревоги, основанной на его уже таком взрослом жизненном опыте, не испытывала предчувствия неизбежных изменений в себе самой.

А вот он будет видеть их. Каждый день, каждую ночь, каждый час.

«Всё очень плохо, Джейн, как же ты не видишь этого? Посмотри, ты всё больше напоминаешь мне её!» – в который раз подумал он.

Нет, Майкл не помнил лица матери. Единственное, что он хорошо помнил, – это её руки: неспокойные, полные лишних движений. И ещё помнил смену настроения. Как правило, с плохого – на очень плохое. А часто и на полную апатию, когда ей всё становилось по барабану, и он в том числе.

Он опустил голову, как это делают люди, отчаявшиеся доказать что-то, что кажется им очень важным, затем коротко вздохнул и, подойдя к Джейн на близкое расстояние, улыбнулся. Джейн бросилась навстречу, они обнялись, и она стала покрывать жаркими поцелуями его лицо и видневшуюся через раскрытый ворот клетчатой ковбойской сорочки стройную шею.

Он горячо и неумело целовал её в ответ, прижимался к грудям, лихорадочно гладил рассыпавшиеся по плечам волосы, вновь целовал.

– Подожди, я разденусь, – прошептала она. – Ложись на спину, я хочу сверху.

Майкл запрыгнул на кровать и лёг навзничь. Он находился в крайней степени возбуждения, щёки покрылись нежным румянцем, сквозь приоткрытый повлажневший рот виднелись белоснежные резцы, длинные прямые ресницы легли подрагивавшей тенью на высокие скулы, ещё худая, но уже раздававшаяся вширь грудь вздымалась от прерывистого частого дыхания.