— Все, хватит! — прикрикнул Кирпичников. — Ты уже отгулял свое, шакал ненасытный. И они тоже, — повел он рукой вдоль теснившихся рядом казаков, — все зараз со мной согласные.

— Любо, атаман! Верно говоришь, — загудели казаки, перепачканные кровью и грязью лица которых казались страшнее ликов всей нечисти из преисподней.

— Как его словили? — спросил Кирпичников у Злобина. — Ей- богу, не поверю, ежели с сабелькой, да еще в бою?!

— Утекал, как заяц, — ухмыльнулся казак. — Мы уж, грешным делом, думали, все, ушел вражина. Ай нет! Господь подсобить изволил! Евоный мерин копытом в нору сурчиную угодил. И вот он здесь, подмятый, но живой, подлюга!

— Как с ним поступим, казаки? — обратился ко всем Кирпичников. — Я ведаю, что зажился он на свете этом? А еще я ведаю, что кажный из нас таит обиду большую на упыря этого. Но… Казнить его будет кто–то один из нас! Согласны?

— Дозволь мне, батько. Мне, мне дозволь.

Желающих покарать сабармана и работорговца оказалось столько много, что Кирпичников даже растерялся, не зная кого выбрать.

— Все, замолкните! — крикнул он. — Сейчас я сам перешибу хребтину этой падали! И не за себя карать буду его, братцы! А за тех, кого пес этот у жилищ подстерегал, а потом зараз в рабство басурманское продавал. Сколько он казаков, женок, дочерей и сыновей казачьих свободы лишил, пес шелудивый? Не счесть! И на нас, гад, покушенье чинил! Да не на тех нарвался, варнак. Господь нам руки развязал, браты, чтоб мы с супостата этого за всех спрос учинили! Я сейчас верно мыслю, казаки?

— Любо! Верно говоришь, атаман! — дружно закричали казаки. — Отшиби ему башку, атаман. Пущай в котел адовый проваливает. Нет ему места в жизни этой…

Кирпичников выстрелил, когда рука его с пистолетом поднялась вровень с головой приговоренного. Ергаш как подкошенный рухнул на землю, и его острая бородка встала торчком, устремившись в небо.

— А вот еще плямяш евоный, Ирек, — подтолкнул едва живого от страха юношу к атаману Злобин. — Гляди, какую рожу отожрал, кабанище! Зараз на коне верхом за день не обскачешь…

Посмотрев на толстого Ирека, у которого от страха зуб на зуб не попадал, Кирпичников крепче сжал рукоять пистолета и сказал, глядя исподлобья на сына Юсупа и племянника только что казненного Ергаша:

— В кандалы его заклепайте. Пущай шкурой своей прочувствует за зиму, каково рабам в Хиве достается.

— Не сумлевайся, батька! — расцвел в улыбке Злобин. — К весне зараз как перышко станет, а мож, и легче его!

— А теперь за дело, казаки! — объявил Кирпичников. — Сперва мертвяков уберем, наших с почестями захороним, а остальных…