— Слухаюсь, атаман.

У самого аула отряд разделился.

Над головами кружился снег. Его сыпало все больше и больше. Степь светлела на глазах, и Кирпичников видел, как вырисовывались все четче и четче глиняные постройки. Они лепились друг к другу, словно верблюжьи горбы.

Залаяли почуявшие людей собаки, к их лаю прибавилось блеяние перепуганных овец.

Двинулись дальше тихо, на цыпочках, стараясь подольше не привлекать к себе внимания. Старик шепнул чуть слышно, так, что теплое дыхание его коснулось лица Кирпичникова.

— Вы здесь постойте, а я посмотрю.

Иван все же последовал за ним. Сквозь покрывало, которым был завешан вход в юрту, просачивался свет. Собравшиеся в ней люди горланили во все лады, не обращая внимания на шум, издаваемый животными. Караульных воинов тоже не было видно. Беспечность Юсупа поразила казака.

В этот момент покрывало откинулось, и из юрты вышел молодой человек.

— Это Сияркул, сын Юсупа, — шепнул старик. — Его, наверное, одного беспокоит лай собак.

— Вперед, казаки! — громко крикнул Кирпичников и первым бросился к юрте с саблей наголо.

С Сияркулом он столкнулся у входа и свалил его ударом рукоятки сабли по голове, а сам сразу кинулся в тот угол, где сидел Юсуп. За ним в юрту ворвались и другие казаки.

На мягких шелковых подстилках, разостланных кругом поверх ковров, полуразвалившись, сидели уважаемые Юсупом люди и пили араку.

Звон разбитой посуды поднял на ноги двух–трех воинов. Они успели достать из ножен сабли. Еще кое–кто из гостей Юсупа выхватил из–под халатов кинжалы. Но было поздно. Не прошло и минуты, как их тела корчились на полу, изрубленные казаками.

— Ергаш? Где Ергаш? — крикнул Иван. — Где упырь этот треклятый?

— Утек, наверное! — откликнулся кто–то из казаков. — А может, уже и зарубили.

Кирпичников бросился вон из юрты, кляня себя, что сабарман сумел улизнуть от него. Он едва не натолкнулся на Степана Рукавишникова, прицельно палившего из ружья в мечущихся воинов Юсупа, которых ужас превратил из храбрых джигитов в стадо обезумевших животных.

А над аулом царил настоящий хаос. Гром, рев, треск, шум, вспышки! Кайсаки разбегались как черти от ладана. «Не–ча–а- ай!»* — кричали казаки, а кайсаки с другой стороны орали: «Ой- ой–ой, ая–я–яй». Из стволов ружей и пистолетов сыпался огненный дождь, и казаки, прицелясь, сносили каждую голову, появлявшуюся на мушке.

Голова шла кругом, но в облаке белого дыма, среди оружейной пальбы, Кирпичников стоял неподвижно, как изваяние. Степные воины падали, скошенные, как снопы. Там раненый пытался затолкать в распоротый живот перемешанные с грязью внутренности, другой, крича, падал навзничь с разрубленной головой, третий опускался на колени, четвертый хватался за сердце и падал ничком на землю. Вперед! Все нипочем! Не–ч–а-ай!