Женщина сначала покачала вещь на ладони, прикидывая ее вес, потом надела браслет и, подняв руку так, чтоб на него падал свет, стала внимательно разглядывать.

— Спрашивает, сколько стоит, — сказала тетя Мяхек.

— Сколько стоит!.. — проворчал старик. — Такой вещи вообще цены нет! Не продаются такие вещи! Это все равно что честь продавать! Совесть.

— Как же тебя понимать, ровесник? — старичок дурашливо рассмеялся. — Говоришь, менять приехал, а теперь… Раздумал, что ли?

— Теперь-то мы знаем, — продолжал Арча-ага, не обращая на старичка ни малейшего внимания, — все стало товаром! А насчет браслета… Я ему не хозяин, его дала мать этого мальчика, — Арча-ага кивнул в мою сторону, — велела выменять на корову с теленком. Ни больше, ни меньше просить не имею права.

Хозяйка сказала что-то тете Мяхек, завернула браслет в тряпочку и вышла.

— Сказала, посоветоваться хочет… — тетя Мяхек вздохнула.

— А не много вы запросили? — усомнился вдруг старичок. Арча-ага презрительно глянул на него, и старичок смущенно забормотал: — Вещь-то она, понятное дело, ценная… И ей, видно, понравился… А у самого у тебя что за товар? А?

— Для тебя ничего! — отрезал Арча-ага. — Нам нужны люди, знающие цену золоту.

— Значит, золото? А может, коврик найдется? Возле очага положить?

— Намазлык [30]хотите себе сделать? — почтительно спросила тетя Мяхек.

— Какой из меня молельщик!.. — хохотнул старичок. — Мой намазлык — огород! А Коран мой — лопата! С утра до вечера не разгибаешься. Я и чай-то пью в огороде. Сегодня с утра тоже все возился. Тростник выкорчевывал…

Арча-ага вдруг поднял голову и впервые взглянул на старика уважительно, с интересом.

— Вот это разговор. Это мне по душе. И сколько ж ты джугары получаешь со своего участка?

— В этом году шесть чувалов взял. Каждый по пять пудов — вот считай… А между джугарой маш сею, хорошо идет, а по обочине тыкву. Получается кроме джугары мешок маша да штук сорок тыкв. Я до этих тыкв большой охотник!..

— Слыхала? — Арча-ага обернулся к тете Мяхек. — А мы с наших что получили? Какой урожай сняли? Траву сорную! Нет, Мяхек, больше я в аргыш не еду! Хоть и слабоваты руки, а уж как-нибудь удержу лопату. Буду кормиться от земли. Пускай не велик будет огород, пускай с кибитку, а все равно одолею! Прокормлю себя. А уж мои как знают. Не захотят с землей ладить, пускай с голода пухнут!

— Зря ты так на своих, Арча-ага… — тетя Мяхек вздохнула. — Участки-то нам дали, а что толку, когда наши мужчины только овец пасти понимают, а сами мы — верблюдов доить? Не привыкли мы к такой земле, сроду пески да пески…