— Ты вот что… Не крути мне мозги. Отвечай: каким поездом уехал братень? И какой номер вагона?

— Не помню, товарищ начальник… Убей на месте — не помню. Побожиться могу. Вчера вот помнил, а сегодня забыл. Память стала дырявой, — и, видя, что милиционер открыл рот, чтобы оборвать его притворство, продолжал: — Пожарка-то у нас, сам знаешь, на бугре стоит. Торчишь на ней с утра до вечера — вот и выдувает.

— При чем здесь пожарка?!

— А при том, что на бугре стоит. А ветрищи нонешное лето, сам видишь, какие. У Самковых позавчера крышу с сарая сорвало, а у деда Красикова сети с тычек унесло в озеро…

— Когда и во сколько часов он уехал? — допрашивал милиционер.

Сашка, продолжая паясничать, засучил до локтя левую руку и поднес ее вплотную к окну:

— Часы еще в прошлом году потерял. Когда картошку копали. Весь огород на коленках облазил, так и не нашел. Но, думаю, Васька Чобот, соседский малец, слямзил, когда я пить в избу ходил. Часы на рубашке лежали — снял, чтобы маятник от сотрясений не сбить…

Рябой милиционер, видя, что толку от парня не добьешься, откашлялся и, с трудом удерживаясь на завалинке, снова спросил:

— Поди, с курьерским улизнул?

Делая вид, что он мучительно припоминает поезд, Сашка закатил глаза под лоб:

— Поезд-то?.. Длинный-предлинный, вагонов — не сосчитать. И все как один: такие зелененькие, с железными приступочками…

Милиционер плюнул, сердито выругался и спрыгнул с завалинки.

Когда он закрыл за собой калитку палисадника и вышел на дорогу, Сашка, глядя ему вслед, подумал: «Ищи, дяденька, в поле ветра…»

Долго в тот вечер скрипели под тяжелыми сапогами майора МГБ Кирбая крашеные половицы его кабинета. Он ходил от стола к двери, от двери к столу и курил. Время от времени вскидывая свою седеющую голову и плотно сжав губы, прищурившись, смотрел куда-то далеко-далеко, сквозь стены, на одной из которых висел портрет Сталина, на другой — Берии. Казалось, взгляду Кирбая не было преград, для него не существовало расстояний… На восток он видел до Магадана, на запад — до Москвы и дальше…

— Почуял… Улизнул… Проморгали шалопаи…

Половицы скрипели. На стене, глядя друг на друга, висели два портрета.

VI

VI

И снова Москва…

После сибирских просторов столица Шадрину показалась, как никогда, промытой и вылощенной. Мария Семеновна обрадовалась, что Ольга вернулась. За какие-то три недели она заметно постарела и осунулась. Ничто так не гнетет человека в старости, как одиночество.