Полещук не любил шутить. На заявлении Шадрина он написал: «Оформить приказом». Под резолюцией кольцеватыми завитками побежала его неразборчивая подпись.

Шадрин не верил своим глазам, Двое молодых специалистов закончили отделение логики и психологии университета. Такое неожиданное решение директора не укладывалось в голове Шадрина.

— Когда будет первый урок, Валентина Серафимовна? — спросил директор, склонившись над листом с расписанием.

— На следующей неделе во всех десятых.

Полещук встал с кресла, строго посмотрел на Шадрина:

— Курс русской истории слушали в университете?

— Да, — вопроса этого Дмитрий не ожидал.

— На одной логике и психологии нагрузки вам не наберем. У вас ведь семья?

— Да.

— Все равно нагрузка мала. Часы по логике и психологии вам дадут всего-навсего полставки. А это не больше четырехсот рублей. Не разгуляешься, — губы Полещука искривились в жесткой улыбке. — А о ресторане и думать не придется.

Дмитрий почувствовал, как к щекам его прихлынула кровь. «Помнит… Но помнит беззлобно…»

— Как-нибудь продержусь. Может, в других школах доберу нагрузку, — ответил он.

Словно не расслышав ответа Дмитрия, директор спросил у завуча:

— Валентина Серафимовна, у нас, кажется, есть свободные часы по Конституции?

— Да… но не более шести часов в неделю.

Полещук повернулся к Шадрину и, глядя на его запыленные, стоптанные ботинки, сказал:

— Конституция в седьмых классах. Это ваш кровный предмет.

Дмитрий пожал плечами, точно желая сказать: «Решайте. Я согласен».

— Тогда у историков будет недобор часов. Олимпиада Гавриловна поднимет такой шум, что не будем рады, обобьет все пороги в роно.

Губы директора сошлись в суровой складке: