Радости удачи не было. Такое бывает во сне — их словно втянуло в бездонную воронку, и оба понимали, что, если и удастся выбраться, это будут уже не они, из воронки выберутся другие люди, чужие им и в чем-то неприятные…

Соломатин сидел во дворе детского сада на низенькой скамеечке под грибком. У ног его лежала сумка с деньгами. Он даже не поставил ее на колени, не положил рядом. С каким-то пренебрежением, даже опаской он отодвинул сумку подальше от себя на землю и слышал, как по ней стучали капли дождя. Не было желания заглядывать в нее, видеть содержимое. Мелькнула мысль — а не оставить ли ее здесь, эту сумку, набитую деньгами, и черт с ней, и гори она синим огнем, и он снова свободен, и никто не обвинит его, не уличит…

Кроме Кобзева.

Промелькнувшая готовность отказаться от добычи принесла облегчение. Но в следующий момент Соломатин вскочил, рванулся куда-то в темноту, остановился и вяло вернулся под грибок. Он вспомнил, что во время схватки со сторожем уронил темные очки. Или они упали позже, во время бега по дворам? А сторож мог запросто узнать его…

Скорчившись под грибком, Соломатин просидел до полной темноты. Потом взял сумку за длинный ремень и, волоча ее по земле, медленно пошел к трамвайной остановке.

А Кобзев уже был в ста километрах от города. Добравшись до автовокзала, он сел в первый же автобус, отправлявшийся в Роговск. То, что деньги остались у Соломатина, давало ему ощущение свободы, чистоты, невиновности. Он осторожно открыл верхнюю часть окна, снял беретку и выбросил ее на ходу.

Кобзев не носил береток, он любил кепки. На остановке он прошел вдоль автобуса, закурил, поднеся к сигарете зажигалку в виде пистолета, который так напугал кассиршу. Отойдя от автобуса, Кобзев запустил зажигалку в придорожные кусты. В тишине было слышно, как она, прошелестев в ветвях, упала среди прошлогодней листвы.

Позже, когда автобус опять мчался по ночному шоссе, Кобзев забеспокоился. «Неужели все упиралось в деньги? — думал он. — Но я никогда не дрожал над ними, никто не назовет меня скрягой… А может, дело в другом — нетрудно быть щедрым, имея в кармане трояк… А когда у тебя оказывается тысяча, в силу вступают другие законы?»

Еще через полсотни километров Кобзев подумал, что все получилось не так уж и плохо, они сработали достаточно чисто. Правда, во дворе остался лежать сторож… Но об этом пусть думает Соломатин.

На конечной станции Кобзев, не выходя из автобуса, осмотрел площадь, опасаясь увидеть поджидавших его людей, но здесь тоже шел дождь, и на вокзале было пусто.