Несмотря на чтение «Victoires et conquêtes» и то, как «l’épée de l’intrépide général comte Delort rougie du sang des ennemis de l’Empire»[216][217], эта сцена привела меня в ужас; как видно, кровь меня восхищала лишь в метафорическом виде чернил на гравюрах. Я бросился к отцу, по чьему указанию была устроена эта бойня, и заявил ему, что никогда больше не стану ни в кого стрелять.

Десять лет спустя мне пришлось из пистолета застрелить боснийца, а уж скольких христиан погубили пушечные залпы – кто знает. Но я не испытал и десятой доли того ужаса, какой внушила мне смерть несчастных малиновок.

Была в доме и «каретная комната», громадное темное помещение, где стояли две необъятные кареты XVIII века: одна парадная, вся золоченая, со стеклянными окнами и дверьми, на желтом фоне которых в технике «vernis Martin»[218] были выписаны пасторальные сцены; сиденья – для шестерых по меньшей мере – были обиты выцветшей желтоватой «тафтой»; вторая – для путешествий, оливково-зеленого цвета, с золотой резьбой, гербами на дверях и зеленой сафьянной обивкой. Под сиденьями были так же точно обитые ящики, должно быть для провизии в дорогу; я-то нашел в них лишь одинокую серебряную тарелочку.

Потом была «кукольная кухня» с миниатюрным очагом и подходящей по размеру медной кухонной утварью; эту кухню бабушка завела дома в тщетной попытке приобщить дочерей к домашнему хозяйству.

И потом, были в доме церковь и театр с волшебными подходами к нему, но о них я расскажу позже.

Среди стольких великолепий спал я в совершенно непритязательной комнате, выходившей в сад; называлась она «розовая комната», оттого что была выкрашена как раз в цвет розы Маршал Ньель[219]; с одной стороны от нее была туалетная со странной овальной медной ванной, поставленной на четыре высокие деревянные лапы; помню купание в воде с растворенным в ней крахмалом или с опущенным в воду мешочком отрубей, из которого сочилась пахучая жидкость мучнистого цвета; «bains de son»[220], о которых можно прочесть в воспоминаниях о Второй империи, вероятно, были привычкой, переданной матушке бабушкой.

В соседней комнате, такой же, как моя, только небесно-голубого цвета, спали мои гувернантки Анна I и Анна II, обе немки, и француженка-мадемуазель. Над моим изголовьем висело подобие шкафчика светлого дерева а-ля Людовик XVI, и в нем хранилось три статуэтки слоновой кости – Святое семейство на красном фоне. Этот шкафчик чудесным образом уцелел и теперь висит над изголовьем спальни, где я ночую на вилле моих кузенов Пикколо в Капо д’Орландо. На этой вилле я обнаружил не только Святое семейство, но и след, хотя и слабый, но неизгладимый, моего детства в Санта-Маргарите, вот почему я так люблю туда ездить.