— Об этом можете не беспокоиться, — с ненавистью произнес царский холоп. — Ваши услуги будут полностью возмещены. Извольте получить.

Он протянул Выкрутасову горсть монет — пятирублевиков и рублей.

— Что это еще? — спросил гонимый.

— Здесь мелочью, но в общей сложности тридцать рублей, — отвечал гонитель. — Вам должно хватить на электричку от Тихозера до Светлоярска. Даже еще на бутылку пива и хот-дог останется.

Дмитрий Емельянович взял у него тридцатирублевую мелочь, погремел ею в ладони и вышел из комнатушки.

— Подавитесь своими хот-догами! — крикнул он жестоко и с размаху швырнул гремучую дребедень об дверь царевой мамаши. Монеты с разудалым весельем заскакали, запрыгали, побежали, кто куда, словно дети, разбившие мячом окно. Джекки Коллинз испуганно залаял, будто именно из него собирались изготовить хот-дог, чтобы им же и подавиться. Дверь Екатерины Алексеевны распахнулась, выскочившая оттуда хозяйка Тихозерского царства закричала грозно:

— Прекратить хулиганство!

Выкрутасов, поразмыслив лишь две-три секунды, напоследок нашел точное и емкое оскорбление для всей этой лже-монархии:

— Кровосмесители истории!

Глава тридцать первая НА КРУГИ СВОЯ

Глава тридцать первая

НА КРУГИ СВОЯ

Тут кто-то подсчитал, что за свою жизнь, бегая по футбольному полю, я пробежал расстояние от Парижа до Пекина и обратно.

Он шел быстрым шагом в сторону заката. Теперь он понимал, что иной дороги, кроме как в Светлоярск, у него нет и быть не может. Катюша оказалась последней соломинкой, за которую он схватился, чтобы избежать позора возвращения блудного сына без ничего домой. Но эта соломинка оказалась скользким монархическим бревном, которое только крутилось в руках, но не спасало.

— Ишь ты! — кипел и клокотал изгнанник. — Она в ихнюю личную жизнь не заглядывает! А надо бы заглянуть. Меня!.. За Париж!.. А я, между прочим, с собственной сестрой не сожительствую! Это как называется? Ельцест? Инцест? Ишь вы!

Его удручало то обстоятельство, что не он бежал по собственному почину, а его выгнали с треском. Но, с другой стороны, не надо было утруждаться писанием прощальных писем. Да и какая разница? Он о них более не вспомнит, пусть хоть и впрямь царь-инвалид встанет на ноги и взойдет на русский престол.

— А, кстати, откуда сынок-то нагулялся? — продолжал он зло вслух разговаривать. — Не от того ли старшего братца, который в Самаре с женой не уживается? А-а-а! Вот где настоящая-то тайна! Все остальное — чушь царячья!