Но беглое упоминание вашего имени здесь пробуждает во мне такие волнующие эмоции, что я не могу сказать ничего более. Как бы там ни было, я бы только добавил, что, поскольку я совсем не связан с торговлей, моя финансовая ситуация неприятнейшим образом толкает меня сшибать немного наличных, занимаясь доставкой каждого рисунка, основы всех моих профессиональных договоренностей. Ваша благородная душа конечно же сочла бы ниже своего достоинства предположить, что эта грязная необходимость, исключительно в интересах дела, могла бы хоть как-то повредить наброскам…

С глубочайшим личным благоговением и обожанием,

коих я – бескорыстное проявление,

великому, доброму Глендиннингу,

Ваш покорнейший слуга,

II

Таковое возбуждение царило в письмах. Книжная форма! Иллюстрированное издание! Его сердце было переполнено.

Но, к сожалению, Пьеру пришло на ум, что все его произведения были не только небрежно написаны, но и немногочисленны, и, если сложить их вместе, они образовали бы маленькую книгу форматом в двенадцатую долю листа, поэтому литературная форма представлялась, возможно, несколько преждевременною, вероятно, в некоторой степени бессмысленною. В то время как его произведения состояли главным образом из маленьких сонетов, коротких поэм, посвященных размышлению, и нравственных эссе, работе для художника-иллюстратора угрожала маленькая опасность оказаться попросту скудной. В своей неопытности Пьер не знал, что такова была великая высота вдохновения, на кою возносится искусство художника, что некий джентльмен этой профессии заявился в известный издательский дом вместе со своими набросками для иллюстрированного издания «Кок против Литлтона»[140]. Даже городская адресная книга[141] была прекрасно иллюстрирована изящными гравюрами кирпичей, ножниц и утюгов[142].

Касательно наброска титульного листа, необходимо признать, что, глядя на внушительный перечень произведений, длинный и впечатляющий, как те перечисления титулов некоего немецкого принца, какие были заведены в прежние годы («Наследный лорд поместья Кранц Якоби; бесспорный владелец, благодаря смелому захвату места в кровати покойной вдовы Ван Лорн; очевидный наследник обанкротившейся булочной Флетца и Флитца; наследник конфискованных карманных денег вдовы Дюнкер; и т. д., и т. д., и т. д.»), Пьер не мог целиком подавить чувство восторга, кое ненадолго охватило его. Тем не менее он так же низко склонялся под бременем собственной значительности, как автор столь обширного литературного пласта. Однако сие внушило ему легкие опасения, когда он подсчитал, что в свои восемнадцать лет уже написал столько произведений, что простой перечень его работ далеко превосходит оглавление отцовского фолианта пространных рассуждений Платона. Все же он утешал себя мыслью, что, поскольку нельзя допустить мысли, чтобы он путался с газетчиками, расклейщиками рекламных афиш журнала «Газель», кои каждый месяц покрывали городские стены огромными плакатами, где его имя было напечатано крупным шрифтом среди прочих авторов; и теперь не мог он также, говоря о том немыслимом деле, каким было для него предложение гг. Вандера и Вэна, коим он отказывал, позволить себе иметь дело с отделом расклейки афиш их предприятия, ибо было совершенно ясно, что они воздадут должное перечню его произведений, украсив им в виде большого плаката еще одну, лишенную окон стену, гораздо более открытую всем взорам, чем большинство стен, как только в городе освободится хоть одно выгодное рекламное место, на кое не осмелится посягнуть ни один конкурент. Все же, полный решимости оставить всех этих расклейщиков реклам заботиться о себе, как знают, он был немного чувствителен к застенчивым наклонностям тех скромных приемов иных деликатных и утонченных авторов, кои, презирая вульгарность пышного парада букв, довольствуются тем, что просто помещают одно свое имя на титульном листе, словно пребывая в убеждении, что это станет достаточной гарантией для привлечения внимания истинных джентльменов, обладающих вкусом. Трубить о себе посредством длинных пустозвучных титулов – это для мелких немецких князей. Русский царь довольствуется тем, что пишет одно-единственное слово «НИКОЛАЙ» на своих высочайших постановлениях.