помолчала и сказала быстрым шепотом:

‐ Ну, все равно. После работы приходи ко мне домой. Знаешь ведь где.

Как‐то внутренне задыхаясь от этого негаданного призыва. Иван бросился к

приятелю, удивив и растрогав того чрезмерной взволнованностью от их, не такой уж

редкой, встречи.

‐ Тоже без округа остался? живо спросил Иван.

‐ Та как все.

Наверное от жары, обильно смочившей потом багровое лицо, Трусовецкий казался

еще более раздобревшим. Он и стоял‐то, крепко расставив ноги, словно чтобы надежнее

поддерживать огрузшее тело. Плешь его стала еще больше, и волосы вокруг совсем

походили на черный, туго скрученный из кудрей венец.

‐ А что грустный, Остапыч?

Трусовецкий потыкал коротким пальцем вверх:

‐ Разговор был. Иди, кажуть, на советскую работу. У тебя‐де натура больше

советского работника, ниж партийного.

‐ Как так? ‐ удивился Иван.

Что‐то он раньше не задумывался над таким различием. А ведь, верно, есть оно! Как

будто эта мысль давно созрела в мозгу и нужен был только толчок, чтобы она

проклюнулась. Партийный работник ‐ это вожак, пробивающий генеральную линию. А

советскому работнику надо и помягче быть, и подемократичней‚ и не столько