Он пошел по Красному проспекту, вглядываясь издалека во встречных. Потом

свернул на боковую, совершенно безлюдную улицу и поразился, что напряженное

состояние не проходит. Тогда он понял, что не столько опасался встретить знакомых, сколько преодолевал в душе внутреннее сопротивление... Ведь подло изменять

исподтишка, когда надо прямо сказать, что все кончено... Но тут же подогревал

ослабевающее ожесточение, вспоминая серую корку хлеба на полке... Даже пожрать не

приготовила. А может, и не до мужа ей, может, завела какого‐нибудь книгочея, интеллигента, может, сходятся и декламируют стихи друг другу...

Иван сам не верил в свои карикатурные домыслы и ожесточался еще больше, оттого

что вынужден быть несправедливым... Нет, коли уж пошел, так иди, не оглядывайся.

На темной лестнице он замер, оглушенный собственным дыханием. ‐ Показалось, что

кто‐то стоит рядом.

дверь распахнулась так быстро, что он едва успел отступить. Из полутьмы смотрела

Роза счастливыми глазами.

‐ Пришел? ‐ спросила она, замыкая протянутые руки на шее Ивана, и так ввела его в

прихожую.

И таким озорным, и таким свободным он стал будто снова полоснул ножичком по

чужим воздушным шарам...

Через несколько месяцев Москалев покидал Новосибирск. Морозный ветер визжал

над Красным проспектом и хлестал снегом, круглым и твердым, как Дробь.