‐ Молодец, Ворюгин! За что ценю ‐ так это за прозорливость.

Все усмехались неприкрыто, потому что больно уж неприкрыто Ворюгин предлагал с

видом первооткрывателя то, что прочитал за завтраком в Центральном органе партии.

Впрочем, в конце летучки Хитаров говорил редактору:

‐ Надо учесть предложение Ворюгина.

Лиде очень не хотелось, чтобы о ее семейных неладах знали в редакции, но

однажды Ворюгин крикнул, разминувшись в коридоре: ‐ Как, Москалева, быт не

заедает?

‐ Скорее уж ты меня заедаешь, ‐ отшутилась она, а потом успокаивала себя: должно

быть, Ворюгин брякнул просто так, вычитав что‐то о проблемах быта.

Один раз Хитаров теплее обычного пожал ей руку и с уважительным сочувствием

коротко взглянул в глаза. И если он это сделал даже потому, что узнал, то все равно это не

было бестактно.

В эти годы она полюбила бродить по городу и словно с глазу на глаз оставалась с

Новосибирском, все приглядывалась к нему.

Его широкие улицы, застроенные в большинстве таежными бревенчатыми домами, словно сразу были рассчитаны на проспекты. Они шли насквозь, без изгибов

и закоулков, от Оби до Заельцовского бора и от вокзала

до Каменки, и делили город на маленькие прямоугольные кварталы. На этих улицах

не во что было упереться ветрам, которые свистели почти каждый день.

Городу было сорок лет, всего лишь на год он был старше Лиды. Отродясь он не знал