отца, бровями. Когда он стоял рядом с отцом, то вместе они походили на два гриба‐

боровика с толстыми ножками и смуглыми шляпками; один боровик был большой, старый, а другой торчал у его ножки совсем такой же, только маленький, свежий.

Пожилая, толстая Трусовецкая не работала, Вдвоем с Полей они хозяйничали в

дачном домике и отпускали младших с Васей на реку.

Лес подступал к самой Томи, и голубая вода чуть отдавала зеленью от его

отражения. Кое‐где берег вдавался в реку, и там вода словно бы отблескивала желтизной.

Такая она была прозрачная, что чутко воспринимала все оттенки красок, какими оделяли

ее берег и небо.

Перед разлукой мама сказала, что единственное, зачем Вася едет в Томск,— это

подлечиться и окрепнуть за лето. И он добросовестно старался: плавал, загорал

на песке, опять плавал, и когда уже не хотелось идти введу, все же делал еще

несколько заплывов, с удовлетворением ощущая, как ноют руки и ноги, это как раз и

значило, что они наливаются силой.

Джек плавал вместе с Васей, и когда бы тот ни оглянулся, постоянно видел за собой

круглую оранжевую морду, темневшую к носу и совсем черную на конце.

Когда Джек отряхивался на берегу, то шкура его ходила ходуном, будто свободно

была надета на толстое тело.

Васе приходилось делать короткие заплывы, потому что если Элька честно

бултыхалась на мели, то Вилька, страшно махая руками и задрав зажмуренную от

собственных брызг физиономию, норовил залезть поглубже. Он воображал, что плавает.