— На меня вышли из департамента здравоохранения… Интересовались вашим диагнозом, — врач не боялся, а обижался: «просто так» и «не просто так» стоило совсем существенно денег; он понес свою голову, дыхание притаилось само: чуть-чуть, ничего внутри, но должно что-то, хотя бы первые слова «от себя», по делу, «его позиция» — придумать не мог, сидел до обеда в пресс-центре, расписывая, дописывая про выборы, и слышал наяву сигнальные звонки, злыми змеями огня переползающие с номера на номер, как только он переступил порог: пришел, попался, начинаем — и на первый же шорох:

— К Гуляеву?

Жанна проглотила заготовленное и показала: точно!

Может, что-нибудь другое, есть же (может) и другое у них (не только же это!!!); за пару шагов до двери Эбергард натянул «деловитость и бодрость», «а какие, собственно, вопросы ко мне» и «рад видеть», взялся за дверную ручку и до завершения отпирающего поворота трижды, как просила Улрике, предвидя «трудную минуту», прочел молитву царя Давида; Гуляев, измятый и бессонный, сдержал какое-то гневное движение, накопившееся в шейных мышцах, выпарил из заготовленных звуков мат:

— Почему не появляешься? Почему дела не передаешь?!! — С дивана поднялся и подсел к столу мокрогубый человечек бухгалтерского, въедливого вида — ему не хватало воздуха, облизывался и шумно вдыхал, кислорода! — ни резюме, ни визитки — Эбергард смотрел, как диван за его спиной еще расправляется и кряхтит, еще живет небольшое время его, мокрогубого, вздохами, тяжестями и поворотами. — Вот, Игорь Владиславович, оформи его — приказом! — сегодня же! Чтобы рабочее место, пропуск, право подписи ему и передавай документы — список готов… И живо! Затянули, затянули мы, понимаешь!!! — и, родственно обмякнув, повернулся к мокрогубому, раздвинувшему улыбку шириной в автоматный приклад. — Игорь, вот Эбергард, руководитель нашего пресс-центра, давно работает, один всем занимался, но, — Гуляев уже подобрел: сделано! — и подчеркнул, усмехнувшись, и Эбергарду: — Но — время жестоко! — Сказал правду, неумело, но сладострастно кого-то «старшего» повторяя, не утруждаясь принарядить приличиями, довольно произнеся «сдох», «в мусор!» над онемевшим телом, еще не утратившим слух; время жестоко, сказал он при Эбергарде, сильном, не увечном мужчине, в уверенности, что скот двинется по звонку расщелиной меж изгородей на бойню, на сочащийся кровью кафель; раса господ выходила к сероштанному миллионному быдлу без палки и в меньшинстве — никто не осмелится даже поднять глаза, все вывернут карманы, подставляя один бок, другой для удобства; время жестоко — мы никогда не будем равны, и наши дети не будут равны, мы скажем, где и когда тебе жить, что и когда ты будешь делать, тебя нет; время жестоко — вот что проткнуло и уперлось во что-то, сохранившее способность закричать, — мокрогубый приподнялся «на выход», «к исполнению», Гуляев уже заглядывал в ежедневник и взялся за телефон распорядиться «чайку»…