— Пилюс сказал: шесть заявок…

— На, — Кристианыч посмотрел в часовое стеклышко, — семнадцать ноль восемь только одна — ООО «Тепло и заботу каждому». Профи! — и протянул пожать ладошку: мастерство признаю; странно видеть, как, усмехаясь, Кристианыч молодеет, как что-то радует его — вот что радует его. — Проведем аукцион, и у тебя здесь, — он обозначил направления вокруг себя, все, кроме «вертикально вниз», — останутся только рабочие моменты, и всё вот это, — он показал, как сгребают и выбрасывают со стола подсолнечную шелуху, при скоплении предрасположенную к самовозгоранию…

— Мне главное — суд.

— Мы же договаривались, — серьезно сказал Кристианыч. — Я. И Хассо. И префект. С судом мы тебе поможем. Судья Чередниченко. Когда суд?

— Перенесли на начало марта. Тянут те адвокаты. Моя же, бывшая, родила… Кормящая мать и всё такое. То судья на больничном…

— Суд выиграешь. Думай, что потом. Завтра в пятнадцать ноль-ноль результаты аукциона будут на сайте.

В машине Эбергард думал: постеснялся спросить, вернется ли префект из больницы, что слышно: утвердят ли мэра… О «после суда» — всё больное…

Вернется Эрна — сможет ли с ней? Вытерпит ее непослушание, непохожесть на то обязательное, что ему надо? Нужна она ему? Что ему остается другого? Жить и потихоньку забывать. Так редко слышал он «папа!». Готов, чтобы росла Эрна без него? Росла какое-то время с ним. А потом без него. А он продолжит жить без этой девочки, начнет растить новую дочь, хотя не имеет права ее любить, — с исчезновением Эрны в нем пропадут железы, клетки, телесные нити, отведенные для любви… Или сможет полюбить Эрну вновь… Ведь они еще совсем недалеко и — может быть, может быть всё, может быть!!! Долго смотрел на взывающий неопределившийся, но — взял, теперь не мог не отвечать.

— Приветствую! — Чужой, грязный голос заполнил его слух, переползая в… и заполняя жизнь, спрошу «кто это?». — Это Роман. Что со Степановым. У нас как там погода на завтра? Ситуация контролируется?

— Роман, мы договорились держать связь через Степанова. Завтра в три результаты вывесят в Интернете. Больше не звоните мне.

— Я должен знать, я вкладываю…

Эбергард отключился; Вероника-Лариса отступала от него по квартире, потерянно дотрагиваясь до столешниц, мебельных ручек.

— Ты, наверное, хочешь поужинать? У меня, правда… — Неловко заглянуть в холодильник. — Но если у тебя есть время, я сбегаю… Хотя бы чай? Печенье. Чай с печеньем. Чай? Не надо? Спешишь? Нет? Ничего… не надо?

Он в лифте еще решил: последний раз, не пропустить возможность, до суда, и раз так — уж попользоваться полностью, и просил Веронику-Ларису о некоторых вещах, позволяющих лучше рассмотреть и запомнить, и делал то, что называлось бы «ласкать», дольше обычного, не стесняясь возвращаться к уже просмотренным частям и расположениям, если вспоминался упущенный угол зрения или способ удовольствия, не смотрел только в лицо — она всё исполняла, и, прежде чем покинуть, закончить с этим, он остановился и проверил себя: всё? ничего он не забыл? Чего-то такого, чего вдруг захочется потом опять? Всё? Всё. В «корзину»? Да.