Осторожно подхожу к разговору о похоронах Штернберга. Анна Сергеевна признается:

— Этот день, как в тумане. Что-то заволокло глаза. Плохо я видела и плохо слышала… Совсем плохо…

Постепенно, штрих за штрихом, восстанавливаю подробности того дня.

Хоронили Павла Карловича третьего февраля 1920 года. Был сильный мороз, на Ваганьковском кладбище для могилы отогревали землю кострами. Полыхали бревна, отдавая тепло стылой земле.

Гроб везли на артиллерийском лафете, может быть, те же бойцы, которым он помогал наводить орудия на Воробьевых горах. За гробом, окаменевшая в безмолвном горе, шла женщина. Судьба часто разлучала их при жизни. Теперь разлучила навсегда.

В похоронах участвовали делегации от всех районов Москвы. Красные флаги, словно обожженные черными лентами траура, склонялись над рядами. Скорбно рыдала медь военных оркестров.

Прощальный салют вместе с пехотинцами, конниками, артиллеристами дали дружинники 1905 года и красногвардейцы семнадцатого…

Я побывал на могиле Павла Карловича. Со мной поехала дочь — Наташа. Стояла поздняя осень. Узнать, какие цветы любил Штернберг, нам не удалось. И Наташа взяла с собою игольчатую сосновую веточку, сорванную на Ленинских горах, кленовые листья из Замоскворечья, красную рябину — она по-прежнему растет на Пресне, недалеко от обсерватории.

В справочном бюро на Ваганьковском кладбище нам сказали: идите прямо, слева увидите свежие венки: вчера на могилу Штернберга возложила их польская делегация, посланцы родины Коперника. И еще вы увидите седую женщину со студентами. Они часто бывают у этой могилы.

«Наверное, из Астрономического института Штернберга», — догадался я.

Вечерело. У могилы мы оказались одни. Рядом с цветами легли багряные кленовые листья, гроздья рябины, вечнозеленая хвоя.

На мраморном кубе прочли пять слов:

«АСТРОНОМ-БОЛЬШЕВИК

ПАВЕЛ КАРЛОВИЧ

ШТЕРНБЕРГ

1865–1920»

Куб венчал черный чугунный шар — наша планета Земля, а в просвете деревьев, наливаясь густой вечерней синевой, простиралось бездонное небо с робкими капельками далеких, мерцающих звезд.