– “Эхо Москвы”, Союз журналистов, – дымчатый наскочил, распахнув корочку.

Усач угрожающе поднял автомат и пригласительно мотнул головой:

– Так, быстро все туда. Я сказал!

Подталкивая друг друга, они набились внутрь.

– Вы сделайте что-нибудь, – забормотал Виктор, удивляясь, какой санитар молодой, лет восемнадцати.

– Что мы можем в такой тесноте? Ща жгут наложим резиновый. – Тот посмотрел сквозь него и, подавшись вперед, надрывно, по-гусиному крикнул: – Склиф!

Несколько градин звонко ударили по капоту.

Человек с марлевой повязкой, закрывавшей половину лица и набухшей клюквенно-красным, отчаянно захохотал.

– Что это он? – тревожно спросил журналист.

Ему не ответили. Марля скрывала лоб, глаза и нос, был только рот, из которого рвался хохот, заливистый и дурной…

– Чего смешного? – спросил мальчонка с осуждением.

– Весельчак чертов, – добавила женщина в платке.

Усач хмуро поправил автомат между ног.

Человек хохотал от души, как будто пел, раскатисто и мощно, заглушая мигалку и выстрелы.

– В голову попало, бывает, – санитар наклонился, рукавом халата вытер пену с перекошенного прыгающего рта. Хохот вдруг оборвался.

– Держись! – сказал Виктор, гладя Олесины темные волосы. – Мы найдемся! Мы скоро встретимся! Ты очень смелая! Очень!

По крыше лязгнуло, и все инстинктивно пригнулись.

– Королёва проехали? – осведомился усач. – Королёва, говорю, проехали? Тормози! – громко скомандовал он. – Тормози! – Скорая остановилась. – Ну, я пошел.

Виктор бережно передал Олесю санитару, поцеловал ее и, крикнув: “Я к тебе в больницу приеду!” – выпрыгнул из машины. За ним мальчонка, бородач, журналист, и лишь женщина в мохнатом платке решила уехать подальше.

Виктор не знал для чего, но, как и все, потопал обратно – в сторону выстрелов.