Одна диковинная мелодия сменяла другую – и Фараон, казалось, позабыл обо всем. Наконец Пак попросил его рассказывать дальше: о своих приключениях в Филадельфии и в гостях у индейцев племени Сенека.

– А я и рассказываю, – отозвался Фараон, не опуская смычка. – Ты что, не слышишь?

– Может, и слышу, но мы здесь не одни. Рассказывай вслух! – распорядился Пак.

Фараон тряхнул головой, отложил скрипку и продолжил свой рассказ:

– Итак, мы пустились в обратный путь: Красный Плащ, Сеятель Маиса и я. Три невозмутимых воина, мы повернулись и поскакали домой, потому что Большая Рука обещал, что войны не будет. Когда мы возвратились в Ле-банон, Тоби уже был дома. Его жилет отставал на животе на целый фут: доктор Хирте трудился не покладая рук, пока в городе свирепствовала желтая лихорадка. Он задал мне трепку за то, что я сбежал к индейцам, но дело того стоило, и я был рад его видеть. На зиму мы опять уехали в Филадельфию, там-то я и услышал, как самоотверженно Тоби спасал больных, – и зауважал его, как никогда! Впрочем, вру: я всегда его уважал.

Эта желтая зараза напугала всех до смерти. Шел уже декабрь, а люди только-только начали возвращаться в город. Целые дома стояли пустые, и их разоряли черномазые. Но из Моравских братьев, насколько я помню, никто не умер. Все это время они жили как всегда, тихо и уединенно, занимаясь своими делами, – и, похоже, Господь присмотрел за ними.

Той зимою – ну да, конечно, в девяносто третьем году – братья сложились и купили для церкви печку. Перед этим было много споров. Тоби был «за», потому что не мог онемевшими от холода руками играть на скрипке. Но некоторые прихожане были против, потому что в Библии ничего не говорится о печках. А некоторым вообще было все равно: эти приносили с собой грелки с горячими углями, чтобы ставить под ноги во время службы. В конце концов решили бросить жребий, то есть попросту сыграть в «орла и решку».

Но меня – после целого лета у индейцев – не слишком интересовали пререкания вокруг печки. Я стал все чаще отираться среди французских эмигрантов, которых в городе было хоть отбавляй. Они сотнями прибывали из Франции (где все, похоже, только и делали, что убивали друг друга), высаживались в порту, растекались по городу, оседая все больше в переулках Дринкерс и Элфрит, и перебивались случайными заработками в ожидании лучших времен. Но за какую бы работу им ни приходилось браться, все же это были аристократы, и они не теряли присутствия духа, и после их бедных, но великосветских вечеринок (я играл им на скрипке) Моравские братья казались мне скучными и старомодными. Пастор Медер и брат Адам Гоос не хотели, чтобы я играл за деньги, но Тоби сказал, что я имею полное право зарабатывать на жизнь своим талантом. Он никогда не давал меня в обиду.