Ибо уже в следующий дверь вспыхнула, охваченная неистовым пламенем, и в комнату вместе с черной тучей едкого, удушливого чада ворвался чей-то истошный крик: - На помощь! Горим! Пожар! Пожар!
Распахиваю окно. Зацепившись за карниз, вылезаю на крышу.
Издали уже доносятся пронзительные звонки пожарной команды.
Сверкающие каски и брошенные на бегу отрывистые приказы брандмейстера.
Потом жуткое ритмичное чавканье гигантских помп, как будто демоны водной стихии раскачивают свои дряблые тучные телеса, готовясь прыгнуть и подмять под себя своего заклятого огнедышащего врага.
Звенят вдребезги разбитые стекла, и пурпурное пламя вырывается из окон.
Вниз летят матрацы, подушки, одеяла - весь переулок уже завален ими... Люди прыгают следом, стараясь не упасть на голые камни... Раненых и искалеченных быстро уносят в сторону, подальше от опасного места...
Сам не знаю почему, но во мне все ликует, и, хоть бренная плоть моя изнемогает от ужаса, так что волосы у меня на голове стоят дыбом, мое сокровенное Я, охваченное безумным экстазом, в каком-то гибельном восторге рвется наружу, словно желая слиться с неистовой огненной стихией, окунуться в ее пламенеющую купель.
Смертельный страх гонит мое тело к дымовой трубе, ибо палящие языки уже жалят его бесчисленными укусами.
И - о чудо! - к трубе примотана веревка трубочиста.
Я распутываю ее и, обмотав вокруг запястья и ноги, как нас учили на уроках гимнастики, начинаю спокойно спускаться по фасаду...
Предо мной возникает какое-то зарешеченное окно... Невольно заглядываю...
Ослепительная вспышка неизреченного, не от мира сего света...
И вот, очи мои отверзлись... и узрел я... и все существо мое зашлось в одном ликующем вопле: -Гиллель! Мириам! Гиллель!
Хочу схватиться за оконную решетку, выпускаю веревку...
Но... но руки мои, вместо толстых стальных прутьев, ловят... пустоту...
На мгновение повисаю вниз головой меж небом и землей - моя согнутая в колене правая нога образует с левой, вокруг лодыжки которой намотана веревка, перевернутую четверку...
От сильного рывка веревка трещит, словно перетянутые струны, с жалобным стоном лопаются волокна...
Потом... потом то единственное, что еще связывает меня с жизнью, прерывается надвое...
Я падаю.