Все уже были под хмельком. Громкие тосты за здравие новобрачных, мидии и ее престарелого жениха, тонули в общем гаме, сопровождаемом оглушительным хлопаньем пробок и звоном столовых приборов.

Морской конек и актиния сидели в дальнем конце стола и, полускрытые тенью, не сводили друг с друга влюбленных глаз, совершенно не замечая того, что творилось вокруг. Время от времени он тайком пожимал ей то одну, то другую щупальцу, а она, целомудренно потупив свои пылающие страстью очи, одаривала его нежной улыбкой.

Когда же в конце пиршества разбитная певичка из специально приглашенного хора истошным голосом заверещала модную в этом сезоне шансонетку:

- Кругом манишки, и всё интрижки - и флирт, и страсти, и адюльтер... Порок для дамы отнюдь не драма, а шик-модерн!.. -

а соседи по столу, глядя на счастливую парочку осоловевшими глазами, стали хитро и многозначительно перемигиваться, стало очевидно, что нежные отношения морского конька и актинии уже ни для кого не секрет и что именно эти двое, несмотря на свои предосудительные, с точки зрения приличного общества, отношения, были истинными виновниками сегодняшнего торжества.

НЕИСПРАВИМЫЙ ЯГНЯТНИК

НЕИСПРАВИМЫЙ ЯГНЯТНИК

Приятного аппетита, Кнёдльзедер! - гаркнул баварский беркут Андреас Хумпльмайер, с лету подхватил кусок мяса, просунутый сквозь прутья решетки благословенной рукой сторожа, и был таков.

- Чтоб ты подавился, свинья, - бросил в сердцах уже немолодой орел-ягнятник, ибо это ему предназначалось сие исполненное ядовитым сарказмом пожелание, взлетел на насест и презритель но сплюнул в сторону своего более проворного недруга.

Однако Хумпльмайер малый не промах и не стал отвлекаться по пустякам: в своем углу он уже повернулся к миру задом - ловкач собственным телом прикрывал посланную судьбой добычу - и, за обе щеки уплетая двойную порцию, лишь нагло топорщил перья хвоста, ну а строптивого «старикашку» удостоил ответа только после того, как последний кусок исчез в его ненасытной утробе:

- Цып-цып-цып... Подь сюда, подь, мой цыпленочек, я те вмиг шею сверну!

Вот уже третий раз, как Амадей Кнёдльзедер, зрение которого изрядно притупилось за долгие годы неволи, лишается своего законного ужина!

- Так дальше продолжаться не может, этому надо положить конец, - пробормотал он и закрыл глаза, чтобы не видеть иезуитскую ухмылку марабу из соседней клетки, который, замерев в углу, с постным видом «возносил хвалу Господу» - процедура, кою он, будучи птицей праведной и благочестивой, положил себе в обязанность неукоснительно исполнять каждый божий день, утром и вечером, перед отходом ко сну.