— Что?
Кара де Анхель слушал повествование доньи Золотой Зуб довольно рассеянно; его занимало другое — как бы не ушел майор Фарфан, которого он искал уже несколько часов. Но, услышав, что Каналес замешан в это дело, он почувствовал, как в спину ему впились тонкие проволочки.
Эта несчастная женщина — конечно, служанка Чабела, которую Камила упоминала в бреду.
— Простите, что перебью… Где она сейчас?
— Все узнаете, дайте по порядку. Ну, поехала я за ней, с приказом с прокурорским, и еще взяла трех девок. А что, как подсунут кота в мешке? Поехали мы в карете, чтоб пошикарней. Приехали, показала я приказ, прочитали они, сходили посмотрели — как она там, вывели, передали мне, и привезли мы ее сюда. Ее тут все очень ждали, и всем она пришлась по вкусу. Не девица, дон Мигелито, а загляденье!
— Где же она сейчас?
— Глазки разгорелись, а? Ох уж мне эти красавчики! Дайте я по порядку. Вышли мы оттуда, и замечаю я, что у нее глаза закрыты и рот на замок. Я к ней так, сяк — куда там! Как об стенку горох… Ну, я такие шутки не люблю. И еще я вижу, вцепилась она в узел какой-то, вроде как бы ребенок…
Образ Камилы вытянулся, истончился посередине, изогнулся восьмеркой и лопнул, как мыльный пузырь.
— Ребенок?
— Он самый. Кухарка моя, Мануэла Кальварио Кристалес, присмотрелась, чего это у ней в руках, видит — младенчик мертвенький, от него уже дух пошел. Позвала она меня, бегу я на кухню, и отняли мы у нее этого младенчика. Еле вырвали, Мануэла ей чуть руки не поломала, а девица глаза открыла — ну, чисто на Страшном суде! — и ка-ак заорет, на рынке слышно было! И свалилась.
а а— Умерла?
— Мы тоже думали. Да нет, жива осталась. Приехали за ней, завернули в простыню и увезли к святому Иоанну. Я и смотреть не хотела, расстроилась очень. Говорят, глаза закрыты, а слезы так и текут, прямо как вода.
Донья Чон помолчала, потом прибавила сквозь зубы:
— Ездили сегодня девицы ее проведать, говорят — плоха. Вот я и беспокоюсь. Сами понимаете, не оставлять же ему десять тысяч, чего ради?! Лучше в приют пожертвую или там на богадельню…
— Пусть ваш адвокат потребует деньги. А что касается этой несчастной женщины…
— Уж два раза ходили — простите, что перебью, — два раза Видалитас ходил. Раз — домой, другой раз — на службу к нему, и все один ответ: не верну, и баста! Никакой у человека совести. Говорит, если корова помрет, не тот теряет, кто продал, а тот, кто купил. Так то тварь бессловесная, а тут — человек!
Кара де Анхель молчал. Кто эта проданная женщина? Чей это мертвый ребенок?
Донья Чон угрожающе сверкнула золотым зубом: