Вот и вышло, что Марфа пошла со двора, а Феклушка - за ней следом. Она только сняла грязный передник, повязанный по-простому, над грудью, сложила его поплотнее и понесла,словно бы сверточек с ценным имуществом.

Феклушка сопроводила соседку до Ильинки, где испытала некоторое разочарование - запыхавшаяся Марфа вошла в дом бывшей своей воспитанницы Дуньки, ныне живущей с богатым стариком. Ей стало даже жаль потерянного времени - очевидно, Марфа назвала Дуньку знатной особой, чтобы ее упреки Тетеркину прозвучали более весомо.

Но далеко уйти от Дунькиного дома ей не удалось. Ее окликнула кума Улита, которая спешила в модную лавку за фарфоровой табакеркой - мужу в подарок на именины. Кума жила не так чтобы очень далеко - у Покровских ворот, но у нее, как у Феклушки, были маленькие дети, хозяйство, и встречаться им доводилось нечасто.

При таких редких встречах всякая мелочь радостна и приятна. Кумушки встали в таком месте, где их бы не задевали прохожие, на паперти Николаевского храма, - а прохожих на Ильинке даже в жаркую летнюю пору было много, зимой же здесь устраивалось настоящее модное гуляние с дорогими нарядами, великолепными санями и породистыми лошадьми.

И простояли-то, казалось, лишь минутку, но за эту минутку Марфа успела переодеться в нарядное платье со шнурованьем, Дунька с Агашкой высоко взбили ей волосы, закрутили и уложили длинные букли на затылке, нарумянили ее и напудрили, облили духами. Когда Марфа во всем этом великолепии вышла на крыльцо, Феклушка обомлела - не могла понять, как люди переодеваются с такой скоростью.

Марфа, как всегда, была в наряде ярком, видном за версту, ей казалось, что это и есть настоящая роскошь - блестящие ткани густых цветов и драгоценности - по фунту золота в каждой сережке, а сочетание оттенков значения никакого не имеет. Но камни в ее серьгах, кольцах и браслетах были на зависть всей Москве.

Привратник Петрушка поймал для нее извозчика, помог забраться в бричку, и Марфа покатила, как самая знатная боярыня, глядя на прохожих свысока.

Кума Улита была наслышана о Марфиных подвигах. Вот коли бы сводня явилась на улице в монашеской ряске и не накрашенная - тогда бы, пожалуй, стоило удивляться. Так что кумушки проводили бричку неодобрительными высказываниями и собрались уж вернуться к занимательному разговору, но тут острые Феклушкины глаза углядели недоразумение.

Улица Ильинка была не совсем ровна и не больно широка, экипажей по ней проезжало множество, и вот среди них затесалась какая-то долгая и грязная фура, проделавшая немалый путь и управляемая кучером, плохо знающим московские порядки - иначе он постарался бы доехать до нужного места более удобными улицами. Что уж там было увязано под рогожами - одному Богу ведомо, потому что всякого товара в Москву везли много и отовсюду, не только на склады и в лавки, но и на фабрики: из Санкт-Петербурга - книги и фрукты, из Воронежа - шерсть, «железный товар» - из Тулы и Ярославля, из Тулы же и города Мещерска - «шпажный товар», дорогие ткани - из Германии, Англии, Голландии и Китая, меха - из Сибири, вино - из Реверя, куда оно прибывало морем, рыбу - из Астрахани и Саратова, а из небольших подмосковных сел и городов, названия коих и упомнить все невозможно, везли ткани попроще, местной работы, - «фланское» полотно, затрапезную пестрядину, армейские сукна, а также немецкие ситцы, набойку которых делали на русский лад. Оттуда же поступали и кожи, и москательный товар, и водка, и сахар, и глиняные горшки.