И окаменела, вдруг оглохнув.

Спасительница-натура уберегла ее - не дала услышать, как вскрикнул Мишель, схватившись обеими руками за живот, та же натура заставила ее сделать два шага вперед, чтобы он, падая, не ухватился за ее юбки, и не позволила обернуться.

Ножа в ее ладони более не было. Голоса за спиной, рук на плечах, губ на шее справа - не было.

Она избавилась от них, она их прекратила - и вздохнула с облегчением. Кузнечики - и те притихли.

Но краткий миг покоя сменился страхом.

Она была одна посреди ночной Москвы, боялась обернуться, все ее существо требовало помощи и защиты.

И нужно было наконец хоть кому-то объяснить, что делалось у нее в душе, рассказать про огромную ложь и про столь же огромное нежелание сопротивляться ей, про последнюю каплю лжи и про душу, в которой иссяк родник прощения.

Тереза побежала к калитке, вошла - двор был пуст, только в дальнем его углу, в курятнике, забеспокоился хриплый петух.

Возле крыльца светилось окошко. Она обрадовалась, что видит ступеньки, и взбежала по ним, толкнула дверь, оказалась в сенях.

Теперь у нее была цель - рассказать, рассказать!

Тех русских слов, что она знала, заведомо не хватило бы, но она даже не думала об этом, она просто знала - ее поймут, ее услышат, и ни при чем тут язык…

В людской шумели - праздновали новый чин хозяина. Был он полковником - стал бригадиром, это ли не повод?

Тереза шла наугад - где-то тут должна быть лестница в господские покои, так заведено - в больших домах спальня во втором жилье.

Откуда-то выскочил красивый малый, кудрявый и румяный, держа на сгибе левой руки розовый шлафрок, а в правой - свечу.

Она шарахнулась от от этого человека.

– Ты чего, Дунь? - недоуменно спросил он. - Их милости приехать изволят и к себе пойдут, так ты там погоди… успеешь еще поздравить! Идем скорее, что ты тут толчешься?

И поспешил к лестнице.

Тереза, ничего не сказав, пошла следом - по ступеням, по темным комнатам. Кудрявый камердинер отворил дверь, и Тереза поняла, что неисповедимые пути Господни привели ее в хозяйскую спальню.

Камердинер приготовил все необходимое для ночного отдыха обер-полицмейстера. Там горела всего одна свеча на карточном столике у постели и лежала у подсвечника распечатанная колода. Осталось только положить на постель свежевыстиранный и отутюженный шлафрок.

Хозяйничая, он раза два быстро глянул на Терезу, словно хотел о чем-то спросить, да не решился. Она же стояла, опустив голову, чтобы капюшон скрыл до подбородка ее лицо. Камердинер принял ее за другую - пусть, так даже лучше…