– Сказывал, дело наиважнейшее.

– Ну, пусти…

Вошел Тимофей, поклонился.

– Ваша милость, беда.

– Что такое?

– Учителишку убили.

– Какого еще учителишку?

– Который кавалером де Берни притворялся.

Архаров, как был, голышом, выметнулся из-под льняной простыни и сел.

– Рассказывай, что там вышло!

– Ваша милость, десятские подвели. У нас было назначено, кто за тем домом в Скатертном присматривает. И даже на время праздника присмотр был. А после праздника - людей не дозовешься. Это дармовое вино на Ходынке мы еще неделю расхлебывать будем.

– Коли не более… - буркнул Архаров, вспомнив Козье болото, как раз на полпути от города к Ходынскому лугу. Оно порой возвращает покойничков совершенно неожиданным образом…

– Так, ваша милость, сейчас-то наш человек там на пост заступил. И, как в доме поднялась суматоха, тут же туда пробрался. Я его с собой привез, он внизу, в сенях, ждет.

– Веди сюда, - и Архаров, в ожидании десятского, поглядел было на шлафрок, ужаснулся - в нем весь на пот изойдешь! - и завернулся в простыню на манер фигуры древнего победоносного грека, которых на Ходынском лугу было целое войско на фронтонах деревянных храмов.

Десятский оказался худеньким молодым человеком, лет шестнадцати, сильно смахивал на Сашу Коробова и вид имел взъерошенный - вздернутый нос, выбившийся из прически хохолок надо лбом, смешная манера вскидывать голову, словно пытаясь боднуть затылком кого-то незримого.

– Вот, ваша милость, студент…

– Сам вижу, что студент. Эти мне московские мещане… Нет чтоб плечистого молодца в десятские выставить - они детей присылают… Как звать?

– Ильей Чурсиным, - ответил за юношу Тимофей. - Он у нас новенький, старается, а живет там же неподалеку.

– Докладывай, Чурсин. Только не про свои похождения, как ты стоял да как ты бегал, а про покойника.

Десятский открыл было рот, пораженный обер-полицмейстерской проницательностью, да тут же захлопнул.