Старушка, проходя мимо храма, перекрестилась.

– Что за церковь, бабушка? - спросил устин.

– Троицкая, честный отче.

Устину стало неловко за маскарад. В святые отцы его пожаловали - а он, вишь, жениться собрался.

Мысль о нечаянном супружестве вызвала внезапную улыбку. Но тут же Устин покраснел от невыносимого стыда. То, что ему предстояло, до сих пор он почитал грехом, потому что и не помышлял о браке. А в честном браке то же самое - уже не грех, а таинство, к такой мысли не сразу привыкнешь…

Обогнув гульбище вокруг храма, он вышел на улицу - скромный такой монашек с котомочкой, этих безобидных и ясноглазых монашков на дорогах - превеликое множество, кто из обители, кто в обитель бредет с богомолья, заходя по дороге во все храмы, выстаивая службы и тихо радуясь такому своему безгрешному бытию. Даже у старца согбенного - все тот же детский взор…

Сперва Устин удивился, не обнаружив народа. Потом вспомнил - это ж не Москва. Мужики в поле или косят сено, бабы на огородах, вон - перекликаются, детишки - на реке или еще не вернулись из леса, куда были посланы по землянику. Старые деды - те, поди, сидят в тени, плетут из прутьев птичьи клетки. Все при деле.

Перекрестившись, Устин пошел дальше и очень скоро увидел Макарку. Тот сидел по-турецки. Притворяясь, будто врачует поврежденный палец левой ноги. Взгляды встретились - и Устин, поняв указаиие, свернул в узкий проход между заборами, где разве что козу провести, а с лошадью в поводу уже не проберешься.

Настоящие заборы были только со стороны улицы - а в глубине сменялись плетнями, изгородями, да и те - с дырками и лазами. Узкий ход стал шире, лопухи словно приглашали укрыться заскочившего сюда путника, обуреваемого нуждой.

– Ну, Господи благослови, - прошептал Устин и весьма похоже мемекнул.

Справа услышал такой же ответ.

Тогда он стал разгребать заросли у плетня в надежде найти проход.

– Не шебурши, - раздался Федькин шепот. - Пригнись. Они тут, оба. Тот, что Абросимова заколол, черт его душу ведает, как его на самом деле звать, и Семен Елизарьев. Да и третий пришел. Сдается, еще кого-то ждут. Хозяин телегу запряг, а со двора нейдут.

– Сколько ж их у нас орудовало?

– Хрен их знает. Где пертовый маз?

– Остался у шавозки, - отвечал Устин, - а басу вот бряйка.

И, достав из-за пазухи, сунул сквозь кусты незнамо куда калач.

При необходимости и он умел выражаться не хуже бывших мортусов. Греха в этом, кстати, не находил и даже на исповеди байковское наречие не упоминал, хотя в список своих прегрешений мог включить даже минутную злость на угодившего в щи таракана.