Камал. Когда это потом? У меня шестеро детей. Ты что, не знаешь? И платят мне мало. В прошлом году старшая дочка болела тифом, мы все деньги истратили на докторов и лекарства. Это не жизнь. Надо сделать рывок и выйти в люди. Так что ты меня извини — опаздываю.

Камал уходит. Писатель тоже уходит.

Индраджит. Все идут? Они бегут, эти другие. Амал, Бимал и Камал.

Манаси. Но ведь они идут.

Индраджит. Манаси, они — счастливые люди. К чему–то стремятся, на что–то надеются, чего–то хотят.

Манаси. А ты?

Индраджит. У меня ничего нет.

Манаси. А было?

Индраджит. Было. Был я сам. Я думал, что мне предстоит что–то сделать в жизни. Я не знал, что именно. Но знал, что важное. Великое. Я мечтал метеором прочертить небо от горизонта к горизонту, сквозь облака. Но метеоры выгорают и остается прах. И все же, пока они горят, от их сияния ослепнуть можно.

Манаси. Твой метеор сгорел?

Индраджит. Нет, Манаси. Не взлетел. Не было полета через небо.

Манаси. Почему?

Индраджит. Наверное, я не метеор. И не был метеором. Только хотел быть. Я такой же, как все. Обыкновенный человек. Такой же, как они. Пока я воевал, я мечтал. Теперь я смирился.

Манаси. Индраджит!

Индраджит. Нет, нет, Манаси. Не зови меня Индраджит. Я не Индраджит. Я Нирмал. Амал, Бимал, Камал и Нирмал. Я — Амал, Бимал, Камал, Нирмал!

Он отодвигается от Манаси. Манаси неподвижна. Входит писатель.

Писатель. Индраджит!