Индраджит (медленно оборачиваясь). Простите, вы ошиблись. Меня зовут Нирмал Кумар Рой.

Писатель. Ты не узнал меня, Индраджит?

Индраджит. Кто вы? Вы поэт?

Писатель. Я не могу закончить свою пьесу, Индраджит.

Индраджит. Не имеет значения. У нее нет конца. Ее конец и начало — одинаковы.

Писатель. И все–таки я должен написать ее, ведь должен?

Индраджит. Это ваше произведение, вам и решать. Я не имею к этому отношения. Я — Нирмал.

Писатель. Но у тебя же ничего нет. Ни продвижения по службе, ни стройки дома, ни прекрасных идей. Какой же ты Нирмал?

Индраджит. Такой, как все.

Писатель. И все равно ты не Нирмал. Я тоже такой, как все. Но я не Нирмал. Ни ты, ни я. Мы уже никогда не сможем стать такими.

Индраджит. Как же тогда жить?

Писатель. Дорога. Нам остается только дорога. Мы идем. Мне не о чем писать. А все–таки писать я буду. Тебе нечего делать. А все–таки ты чем–нибудь займешься. Манаси незачем жить, а все–таки жить она будет. У нас есть дорога. Мы по ней пойдем.

Индраджит. Да зачем же, когда мы знаем, что эта дорога никуда не ведет?

Писатель. Потому что у нас надежды. Потому что мы знаем, что нас ждет в будущем. Потому что для нас будущее уже стало прошлым. Мы пришли к пониманию того, что прошлое и будущее — одно.

Индраджит. И мы должны жить?

Писатель. Должны жить. Должны идти. Это как паломничество к храму, которого на самом деле нет.

Манаси стоит между писателем и Индраджитом. Все трое смотрят куда–то поверх голов зрителей, за пределы зрительного зала, куда–то далеко, может быть, в ту точку, где смыкаются рельсы. Три фигуры освещены. Все остальное в темноте. Они негромко хором читают.