— Клянусь, нет денег! — твердила она. — Стала бы и скрывать!

Они были в конторе одни. Палящие лучи солнца разогнали по домам уличных прохожих. На площади не было ни души. Только стайка воробьев весело копошилась в куче конского навоза да важно расхаживающие петухи изредка обменивались громкими приветствиями. Видя, что мужчина раздумывает, как ему быть, Эмине затараторила без передышки, пытаясь разжалобить его:

— Я четыре дня не ела горячего. И не грешно им? Не для того ведь меня сюда послали, чтобы голодом уморить. В Анкаре я, по крайней мере, сыта была. У меня перед глазами все плывет…

Вдруг писарь решился:

— Ладно, беги за маркой.

Получив марку, он взял перо и написал длинное прошение. Эмине протянула ему деньги.

— Не надо, — махнул он рукой, — лучше купи себе мяса.

Охваченные жалостью друг к другу, эти двое бродяг вдруг почувствовали между собой странную близость. Не торопясь уходить, Эмине присела на краешек скамьи. Писарь проверял, как высохли чернила.

— Ты здешний? — спросила женщина.

Он рассказал ей, что прибыл сюда из Румелии и работал при табачной фирме «Режи» за четыреста курушей в месяц. Потом у него что–то случилось с головой. Он заболел, да так и не поправился, и теперь вот пишет людям прошения.

— Ты от них помощи не жди, — говорил писарь, указывая на дом уездного правления. — Им только бы выслать подальше, а на что ты будешь жить, не их забота. Голод не тетка, недолго опять на кривую дорожку вступить. Там, глядишь, потасовка вышла. Перешлют тебя в другое место, оттуда — в третье, к черту на рога…

Увидев, что Эмине словно и не собирается уходить от него, он встал.

— Ну, что ж! Тащи к ним свою бумагу, может, что и выйдет.

Прошение было передано в жандармерию, где находились и другие бумаги Эмине. Увидев входящую в дверь просительницу, Сабри вскипел.

— Это еще что! Работа окончена, а тут изволь заниматься всякими!

Прочитав бумагу, он и вовсе разошелся.

— Вот как! Тебе больница понравилась? Уж чего лучше. Ешь, пей, веселись! А вот послушай, что я тебе скажу: если я еще увижу, что ты тут шляешься с прошениями, прямо в тюрьму тебя засажу! Поняла? Работать надо! Иди в прислуги, стирай, вяжи, шей и сыта будешь. Ну, проваливай!

Сабри все не мог забыть того обжигающего взгляда в больнице, и его бесило, что взгляд этот принадлежал Эмине, женщине такого низкого уровня, что о близости с ней не могло, быть и речи. Мысль об этом вызывала в нем порывы тоскливой злобы и ревности.

Эмине вышла на улицу. За пять–шесть лет жизни уличной бродяжки ей не раз выпадали тяжелые дни. Вот и теперь надвигается трудная полоса. Но и это пройдет, как всегда. Она зашла к булочнику, купила большую сдобную лепешку, из оставшихся денег половину потратила на сыр, половину — на арбуз, который по дороге приглянулся ей на одном из огородов. Усевшись в тенистой прохладе на берегу ручья, она жадно принялась за еду.